Проснувшись на рассвете, моряки обнаружили пропажу. Гиляки, толпившиеся у деревни, угрожали копьями и луками. Моряки в одних рубашках поспешно спустили на воду вельбот (благо волнение немного утихло) и устремились к транспорту, где их, сконфуженных и сердитых, встретили насмешками. Между тем гиляки, осмелев, спустили множество лодок и с песнями и криками стали грести к транспорту, надеясь овладеть им.
Невельской приготовился к обороне на крайний случай, но не стрелял, не желая кровопролитием начинать свое знакомство с местным населением. Он слыхал, что иностранные китобои, бесчинствуя на побережьях Охотского моря, озлобили гиляков. Невельскому предстояло сделать многое, чтобы доказать, что русские пришли сюда не грабить и насиловать, а защитить, помочь, научить жить лучше. Правда, он знал, что если допустить сюда якутских и иркутских кулаков-торгашей да сибирских чиновников, то вряд ли сбудутся его мечты о благоденствии края и местного населения. Но Невельской надеялся, что в новом краю будут и новые обычаи.
Гиляцкие лодки нестройною флотилией приближались к "Байкалу" со стороны левого борта, обращенного к берегу. С правого борта, незаметно для гиляков, был спущен вельбот. Набирая скорость, он обогнул транспорт, гребцы навалились на весла во всю силу, и вельбот понесся к флотилии, как сокол на стаю уток. Он носом опрокинул маленькую лодчонку, которая была ближе всего к "Байкалу", гребцы выхватили из воды двух захлебывающихся, перепуганных гиляков и во весь мах длинных весел пошли обратно к транспорту. Гиляки на лодках подняли многоголосый вопль, полетели стрелы, но вельбот уже огибал корму "Байкала" и через несколько минут был поднят на палубу. Пленников вывели на ростры и объяснили, что им будет очень плохо, если товарищи их не одумаются. Гиляки вступили в переговоры. Воинственный пыл прошел. Они вернули похищенные вещи, получили за это подарки, и пленники были отпущены.
После этого случая с гиляками наладились добрые отношения, и в дальнейшем они, дружески относясь к морякам, помогали им чем могли.
VII. САХАЛИН — ОСТРОВ!
ВХОД В РЕКУ АМУР ВОЗМОЖЕН ДЛЯ СУДОВ С СЕВЕРА И С ЮГА!
Лето подходило к концу, а сделано было очень мало.
После нескольких рискованных попыток пробиться через лиман на "Байкале" и отыскать устье Амура Невельской убедился, что сделать это невозможно, прежде чем не будут найдены и изучены фарватеры, ведущие в реку.
"Байкал" стоял на якоре в безопасном северном рейде, защищенный с одной стороны отмелью, обсыхающей во время отлива, и с трех сторон бесплодными, увалистыми берегами Сахалина. За отмелью без конца и края простирались пустынные и коварные воды негостеприимного лимана. Далеко на горизонте синели горы азиатского берега.
В глубокой задумчивости ходил по палубе Невельской. Трудно было отказаться от мысли найти вход в Амур с внешней, северной окраины лимана. Подробно же исследовать лиман и нанести на карту прихотливую вязь глубин и мелей оказывалось практически невозможным. Площадь лимана составляет около двух тысяч квадратных километров и исследование его потребовало бы массу времени. Поэтому Невельской приступил к решению задач только существеннейшей важности. Следовало найти устье Амура и убедиться, теряется ли оно в песках, и если нет, то искать фарватеры, начиная от устья, а не с моря, так как здесь сама река покажет начало фарватера. Кроме того, надо твердо, раз и навсегда установить: остров Сахалин или полуостров.
Невельской отправил офицеров на двух шлюпках в первую разведку. Одной командовал старший офицер "Байкала" лейтенант Козакевич, другой — мичман Гроте.
Гроте на западном берегу Сахалина должен был обследовать обширный залив Байкал, открытый Невельским, установить, не имеет ли этот залив второго выхода в Сахалинский лиман, а также определить глубины и протяженность канала, начало которого найдено было в лимане подле западного берега Сахалина.
Козакевичу поручалось, следуя вдоль материка, отыскать устье Амура. Если же в устье обнаружатся глубины, достаточные для мореходных судов, то продолжать продвигаться с промерами по найденному каналу вплоть до выхода из лимана в Охотское море. Главное — найти устье Амура.
Невельской взял Козакевича под руку и указал в сторону синеющего вдалеке мыса:
— Вот отсюда начать, Петр Васильевич. С богом…
Первым вернулся мичман Гроте и доложил, что залив Байкал, кроме входа с севера, из Сахалинского залива, никаких других проток и входов не имеет (это было верно). Закончив обследование залива Байкал, Гроте отправился вдоль западного берега Сахалина, но последовательную нить глубин утерял и шел не по извивам канала, а напрямик, то пересекая подводные мели, то проходя над глубинами в 10–16 метров. Так он подплыл к отмели, которая тянулась от Сахалина к темневшему на той стороне пролива высокому мысу.
Мичман, убежденный, что это и есть та отмель, тот перешеек, что соединяет Сахалин с материком, повернул обратно.
Выслушав донесение, Невельской молча посмотрел на Гроте из-под надвинутых бровей и сквозь крепко стиснутые зубы буркнул: "Можете быть свободны".
С тревожным нетерпением ожидал Невельской возвращения своего старшего офицера.
Между тем Козакевич плыл то под парусами, то на веслах вдоль гористого сумрачного побережья. Шлюпка огибала бесчисленные мысы и входила в заливы и бухточки, обследуя каждый изгиб береговой линии. При этом Козакевич внимательно оглядывал бухту, ожидая увидеть характерные очертания китайских джонок, но все вокруг было пустынно и безмолвно, словно от сотворения мира здесь не ступала нога человека. Козакевич и матросы ночевали на берегу, на опушке хвойного леса, дымными кострами спасаясь от свирепых комариных полчищ.
Часовой, сжимая ружье, настороженно вглядывался во тьму, прислушиваясь к непонятным шорохам, треску, к чуждым для него звукам ночной тайги. Наутро, позавтракав жидкой кашей, пахнущей дымом, поплыли дальше.
Ни китайских судов, ни крепостей, ничего, говорящего о принадлежности края Китаю, не находили моряки. Но не находили они и устья Амура.
Наконец, обогнув высокий, крутой, обрывающийся в море мыс, Козакевич увидел огромный залив, далеко, насколько хватал глаз, врезающийся в побережье. Опытным взглядом лейтенант определил ширину залива — 13 километров. Мощное течение, обозначенное крутыми, неправильными всплесками пенистых волн, шло из глубины залива и вначале ровной, а потом прихотливо петляющей дорогою пролагало себе приметный путь, выделяясь более темным тоном на светло-серых водах лимана.
— Братцы, это Амур! — дрогнувшим голосом сказал матросам Козакевич, поднося к глазам зрительную трубу.
