— Вино, консервы, настоящий хлеб, сигареты, чай, хорошая одежда. Да все, что душе угодно!
— Значит, существуют контакты с внешним миром?
— Определенно! Примерно раз в месяц объявляется особое положение. Никто не имеет права выхода из хижин. За нарушение расстрел на месте. Лагерь патрулируется эсэсовцами. Потом все приходит в норму и нас зовут таскать тюки и мешки. За работу дадут по пачке сигарет, банку консервов. Ну, там щепотку чаю или еще чего-нибудь. Они сбывают алмазы, и, похоже, американцам. Я не то чтобы дружу, но на приятельской ноге с эсэсовцем Бромлером. Он однажды спьяну проболтался. Говорит, выйдем отсюда богатыми людьми. Мол, перед уходом будет справедливая дележка. Но это разговоры, а пока что за утайку алмаза вот так мачете, и все! — он провел ладонью по горлу и пояснил с кривой усмешкой: — Патроны берегут. Приказ командира, подтвержденный самим гауляйтером.
— Любопытная «бережливость». А как имя гауляйтера?
— Это знает только командир. Эсэсовцы и то понятия не имеют. Болтают про пластическую операцию. Очень, мол, важная шишка, но изменил наружность, не узнать… Да ну их всех к черту, стервецов! Расскажите лучше еще что-нибудь. Вот вы бывали в Берлине, а в Котбусе не приходилось?
— Бывал и там, могу рассказать.
— Да что вы говорите! — подскочил он. — Вот удача! Ведь это же мой родной город. Отец, мать, брат, сестры — вся семья там. Понимаете?..
Он засыпал меня таким градом вопросов, что я не успевал отвечать. Потом закрыл лицо и умолк. А когда отнял ладони, я увидел слезы на его щеках. Слезы взрослого, мужественного человека всегда производят тягостное впечатление. Я притих.
— Боже мой… Андрэ… — глухо начал он. — Вот вы были там. Захотели и побывали. А чего бы я не дал, чтобы хоть на денек попасть туда. Всего на один денек, а потом можно и подохнуть. Эх!..
— Это же от вас зависит! — вскричал я и, позабыв осторожность, схватил его за плечи. — Чудак вы этакий! Стоит только захотеть.
— Вы уверены, что это так?
— Ну конечно же! Вполне! Ручаюсь головой.
— Подождите, не так сразу, опомнюсь немного. И знаете что? Дайте, если можно, сигарету.
— Берите всю пачку!
— Нет, лучше не надо. Если увидят, это может стоить головы. Нам таких не дают. Спросят, откуда взял. Ну, а дальше сами понимаете… — он молча выкурил сигарету и неожиданно вскочил. — Подождите здесь, я сейчас! — он исчез, прежде чем я опомнился.
Прошла минута, другая, третья, его не было. Уже шевельнулась тревога, когда он вернулся так же бесшумно и стремительно, как и ушел.
— Протяните руку! — весело воскликнул он, лукаво щурясь. — Не бойтесь, просто маленький подарок для вашей матушки. За то, что вы согрели мне душу. Держите! — На ладонь легло что-то маленькое и тяжелое.
Это был алмаз. Очень крупный, каратов пять, и, видимо, ценный. Он мягко светился искристым голубым светом.
— Спасибо, Пауль. Большое спасибо, но мать не носит драгоценностей.
— Тогда пригодится женушке.
— Таковой еще нет.
— Нет, так будет!
Я решился. Наступило время открыть карты.
— Вообще не нужно…
— Чудак! Это же целое состояние.
— Мне нельзя взять.
— Почему?
— Я иностранец, работаю здесь по контракту и не имею права вывозить ценности.
— Ха! Что стоит припрятать?
— Я к таким вещам не привык. У нас так не принято.
— Кто же вы тогда? — недоуменно спросил он. — Святой?
— Нет, просто чешский инженер.
— Чех?!
— Да, чех.
— Ах ты сукин сын! — На меня глянуло дуло пистолета. Его глаза смотрели остро и беспощадно. — Я таки перехитрил тебя. Теперь поговорим иначе…
«Конец… — подумал я. — Доверчивый осел. Сам влез фашисту в лапы. Идиот!»
— Сиди смирно и отвечай. И запомни: чуть шевельнешься — вышибу мозги!
Я и не думал шевелиться. Он держал палец на спуске, а мой пистолет лежал в кармане. Никаких шансов!
— Что ты здесь делаешь? Шпионишь?
— Нет, ищу нефть.
— Для кого?
— Для хозяев страны, для бразильцев.
— А откуда ты пронюхал про это место?
Я вкратце рассказал обо всем.
— Врешь! — гаркнул он. — Ты, стервец, пришел сюда выслеживать нас, чтобы продать наши головы Международному суду и…
— Болван! — яростно прервал я.
— Это почему?.. — осекся он.
— Потому, что никакого Международного суда давно нет. Разыскивают и наказывают только настоящих преступников вроде твоего гауляйтера. А твоя глупая башка вообще никому не нужна, кроме тебя самого да еще твоих несчастных родителей, которых судьба наградила дураком-сыном. Но тебе, видно, не понять. Ты прежде всего трус! Трус! Из-за трусости здесь и подохнешь. Тут и сгниешь. Жалкий слизняк — вот ты кто!.. — я закусил удила и ломил напролом; терять было нечего.
— А ну еще! — подзадорил он. — Отведи душу напоследок.
Я принял приглашение и отвел душу…
— Ладно, хватит! — оборвал он. — Теперь слушай, что я тебе скажу. Если ты выложишь все начистоту, я отпущу тебя. Убирайся, откуда пришел. Если же ты начнешь запираться, то прикончу без долгих разговоров. Выбирай! Даю на размышление три минуты.
Спорить, доказывать, убеждать было явно бесполезно. Если он ничему не поверил, то и не поверит. Ведь его оболванивали целых пятнадцать лет изо дня в день! Положение было идиотское, но абсолютно безвыходное. Ясно как день, что он пристрелит меня из простой осторожности. Мной овладело тупое равнодушие. «Минутой позже, минутой раньше, не все ли равно?»
— Стреляй. Не тяни… — сказал я, закрывая глаза.
Но выстрела не последовало. Меня сильно тряхнули за плечи, и я увидел его лицо, одновременно сконфуженное и умоляющее.
— Андрэ, друг! Прости!.. Извини ради всего святого! Я проверял. Понимаешь? Только проверял… — горячо и сбивчиво говорил он. — Если бы я один, то плевать! Но товарищи… Из-за них. Надо же было удостовериться как следует? Извини, хорошо?!
— Пошел ты к черту… — вяло сказал я. — За такие шутки морду бьют…
— А ты дай! Не стесняйся, отведи душу. Ну? — он готовно подставил лицо.
— Ладно уж… В следующий раз. Давай руку, и черт с тобой!..
Ко мне пришло неизведанное чувство пьянящей, радостной слабости. Мир вокруг стал особенным, в каждой травке, в дуновении ветра, в крике птицы было откровение.
— Значит, мир? — спросил Пауль.
— Да.
— Ну, тогда слушай! Я расскажу тебе все, как родному брату…
Пауль давно тяготился здешней беспросветной жизнью и отчаянно тосковал по дому и семье. Ему удалось исподволь, рискуя головой, сколотить группу единомышленников, но они никак не могли договориться окончательно. Одни считали, что, устранив эсэсовцев и наиболее жестоких офицеров, можно и здесь прожить. Другие предлагали бежать в горы и пробиться в цивилизованные места. Он же был уверен, что прорыв через горы плохо вооруженного отряда с преследователями в тылу обречен на неудачу. А оставаться здесь, развязав себе руки, на его взгляд, тоже не имело смысла. У него было немного припрятанного оружия. Немалую роль в его планах играли и «поставки» Флориндо. Ведь без оружия, боеприпасов и медикаментов не стоило и надеяться на успех. Бичом этих мест была лихорадка, но по приказу командира врач выдавал лекарство от нее с разбором. Люди, на взгляд начальства, сомнительные получали его в обрез и нередко еле волочили ноги.
