— Послушайте! У вас есть мать?
— Да, а что?
— Вы любите ее?
— Больше жизни!
— Поклянитесь тогда ее жизнью, что не врете! — Пожав плечами, я выполнил просьбу. Он удовлетворенно кивнул: — Хорошо, валяйте дальше. Только ради всего святого не спешите!
Я подробно рассказал ему о ГДР, где приходилось бывать, и, как умел, о ФРГ.
— Ну, а военные преступники? — перебил он взволнованно. — С ними как?
— Кто что заслужил, тот то и получил.
— Скажем, к примеру, Геринг, Риббентроп, Кейтель?
— Повешены по приговору Международного суда в Нюрнберге.
— А мелкая сошка! Скажем, офицеры или унтер-офицеры?
— Кто не зверствовал, не запятнал себя преступлениями, тот живет спокойно. Трудится, отдыхает, растит детей. Ведь война давно кончилась…
— А что понимают под военными преступлениями? — прервал он, подавшись вперед.
— Как вам сказать… Я, конечно, не юрист, но, насколько мне известно, истребление военнопленных, расстрелы гражданского населения. Ну и тому подобное.
— А если, скажем, человек служил в экипаже подводной лодки. Не командиром, даже и не офицером. Но участвовал в потоплении союзных транспортов, в минировании и обстрелах вражеских портов. Это как? Военный преступник или нет?
— Да что вы!.. — рассмеялся я. — Война есть война. На войне убивают противника. А подводная война особенно сурова, но за честную драку не судят.
— Так я и знал! — воскликнул он. — Стервецы! Подлые лжецы!..
— Кто лжецы?
Он ответил не сразу, видимо колеблясь. Потом махнул рукой.
— Ладно! Теперь вы послушайте…
Незадолго до окончательного крушения третьего рейха подводный рейдер получил приказ войти в небольшой порт, еще не занятый войсками союзников, и принять пассажиров. Поздним вечером на борт поднялся мужчина в штатском в сопровождении шести эсэсовцев и протянул командиру подводной лодки капитану цур зее[8] фон Шерфу конверт. Командир вскрыл конверт, прочел бумагу и, вытянувшись в струнку, отчеканил:
— Я и мой корабль в вашем распоряжении, господин гауляйтер. Приказывайте!..
Затем последовал длительный, многодневный переход через Атлантику. Когда до берегов Южной Америки оставались уже считанные мили, радио разнесло по отсекам обращение командира.
— Офицеры и матросы! Верные сыны великой Германии, с прискорбием я должен сообщить вам горестную весть: наш обожаемый фюрер скончался. Геройски погиб, защищая окруженный вражескими войсками Берлин. Осиротевшая, истерзанная родина капитулировала. Но пройдет время, и Германия встанет из пепла и развалин, чтобы снова бросить гордый вызов миру. На этот раз наверняка!.. Родина и покойный фюрер оказали величайшую честь всем нам, доверив чертежи секретного оружия страшной разрушительной силы… У нас на борту друг и верный соратник фюрера. Его слово— закон! По приказу господина гауляйтера рейдер войдет в устье Амазонки и поднимется вверх по реке в заранее выбранное место, где мы и будем дожидаться своего часа. Когда он наступит, нас известят и мы вручим родине доверенное нам сокровище… Очень может быть, что мы надолго будем отрезаны от мира, но мы обязаны во имя и для блага нашего дорогого фатерланда проявить терпение, выдержку и мужество.
Мой долг предупредить всех членов экипажа о нависшей угрозе. Как явствует из перехваченных радиограмм противника, союзники планируют и осуществляют широкие карательные акции против немецких военнослужащих. В частности, команды подводных лодок отнесены к числу особо опасных военных преступников и поголовно расстреливаются. Особенно зверствуют славяне — русские, чехи и поляки: они жестоко пытают перед казнью… Офицеры и матросы! Умрем, но не сдадимся коварному, безжалостному врагу. Германия превыше всего! Хайль Гроссдойчланд!
Рейдер двинулся вверх по Амазонке. Сезон дождей кончился недавно, и гигантская река разлилась морем. Шли ночами, днем отлеживались на дне. Потом свернули в устье Тапажоса и, поднявшись немногим выше городка Итаитубы, вынуждены были остановиться: путь преграждал порог. Две ночи рейдер лежал на дне, а шлюпки рыскали по реке, подыскивая подходящее место. На третью ночь рейдер всплыл. В кромешной тьме, еле шевеля винтом, он подошел к обрывистому берегу, и капитан сказал:
— Здесь!..
Экипаж торопился как одержимый. Одни собирали складныо шлюпки и спускали их на воду, другие подносили груз. Снарядив шлюпки, фон Шерф приказал затопить рейдер. Лодка опустилась на тридцатиметровую глубину, но кабель управления автоматикой воздушных резервуаров высокого давления предварительно вывели на берег и надежно замаскировали. Стоило знающему человеку открыть тайник, включить рубильник, и сжатый воздух, вытеснив водяной балласт, поднял бы рейдер на поверхность.
Часа за два до рассвета все было закончено, и караван шлюпок тронулся в путь. Впереди плыла разведочная быстроходная гичка с двумя снайперами, вооруженными бесшумными пневматическими винтовками. Шли на веслах, обильная смазка поглощала скрип уключин, и шлюпки скользили по воде беззвучно, как кайманы. Было строжайше запрещено курить и разговаривать. Последним плыл первый помощник корветен-капитан[9] Мёльке, превосходный пулеметчик и человек совершенно безжалостный. К рассвету шлюпки подошли к берегу и затаились под непроницаемым навесом ветвей тропического леса, спускавшихся к самой воде…
Так повторялось много-много дней подряд, дней, кошмарно схожих и бесконечно длинных. И трудно сказать, когда приходилось тяжелее, днем или ночью? Ночью было прохладнее и дышалось легче, зато изматывала гребля в бешеном темпе, командир торопил беспощадно. Днем можно бы и отдохнуть, но мешали жара и насекомые. Люди, изнемогая от духоты, теснились на небольшом клочке земли, наспех очищенном от растительности, боясь сделать лишний шаг и громко сказать слово, чтобы не нашуметь. Но никто не жаловался, боевой дух был еще силен: люди думали, что идут на подвиг. Каждый час сменялись пикеты. Благодаря этому отряду удалось проскользнуть незамеченным вверх по Тапажосу до устья Сан-Мануэля. Впрочем, нескольких встреч с местными жителями все же не удалось избежать, но люди, видевшие отряд, замолкали навсегда.
Вверх по Сан-Мануэлю, соблюдая прежний порядок, тоже плыли немало дней. Конечной цели не знал никто. Потом караван свернул в устье безымянной лесной речки. По ней плыли всего несколько дней. Затем начался пеший переход. По сравнению с ним нелегкое плавание на шлюпках показалось увеселительной прогулкой.
Фон Шерф слыл отличным моряком, но оказался никудышным руководителем сухопутной экспедиции. С прусской жестокостью соблюдая субординацию, он непомерно перегрузил матросов. С борта рейдера сошло на берег сто человек, а десять тонн поклажи несло всего семьдесят. Командир, офицеры, гауляйтер и его охрана шли вообще налегке. Унтер-офицеры несли только оружие и боеприпасы к нему; весь груз тащили матросы. Они переносили его по частям, многократно возвращаясь, поэтому отряд двигался удручающе медленно. Плохая вода, жара, болотные миазмы и непосильный труд в тропическом климате сказались быстро. В первые же дни начались потери в людях, но фон Шерф не желал ничего замечать. Положение спас гауляйтер.
