В целом этот вечер ничем не отличался от прочих любительских вечеров, которые, как принято говорить, нравятся самим выступающим и их друзьям. А Фабиан так и не появился.
В ночь с понедельника на вторник на море поднялось волнение. Вновь заскрипели переборки, и вновь вещи стали ездить по салонам. Задул сильный ветер, и вахтенный офицер приказал убрать паруса. Пароход, потерявший остойчивость, сильно качало. Весь день второго апреля на палубе никого не было. В салонах также. Пассажиры спасались в каютах, и две трети моих спутников не пришли ни на ленч, ни на обед. Игра в вист не могла состояться, так как столики уезжали из-под рук игроков. Шахматы тоже исключались. Немногочисленные смельчаки, устроившись на диванах, читали или дремали. Нашлись даже храбрецы, вышедшие под дождь. Там, на палубе, моряки в зюйдвестках[135] и клеенчатых шапочках прогуливались с философским видом. Старший помощник, взобравшись на мостик и надежно укутавшись в дождевик, нес вахту. На лице его, повернутом к ветру, маленькие глазки сверкали от счастья. Ему, этому человеку, было радостно, что корабль повинуется его воле.
Небеса и водная гладь сливались друг с другом в тумане в нескольких кабельтовых[136] от судна. Вокруг было серо. Немногочисленные птицы проносились с криком в мокрой мгле. В десять часов по правому борту впередсмотрящий заметил трехмачтовый барк[137], подгоняемый попутным ветром; однако принадлежность судна установить не удалось.
Около одиннадцати часов ветер ослабел и переменился на две четверти, став северо-западным. Дождь внезапно перестал. В облаках появились голубые разрывы. В одном из них показалось солнце, благодаря чему удалось весьма точно произвести астрономические наблюдения. В объявлении были указаны следующие цифры:
46°29' с.ш.
42°5' з.д.
Пройдено по курсу: 256 миль
Итак, несмотря на то, что кочегары сумели поднять давление в котлах, скорость набрать не удалось. Однако в этом скорее стоило винить западный ветер, который дул против движения и существенно замедлял ход судна.
В два часа вернулись туман и сырость. Ветер резко усилился. Видимость снизилась настолько, что офицеры на мостике не в состоянии были различать людей на носу судна. Эти плотные испарения, собирающиеся над водным пространством, представляют собой самую грозную опасность для навигации; из-за них происходят столкновения судов, избежать которых невозможно, а такое происшествие на море еще страшнее, чем пожар. И потому в плотном тумане офицеры и моряки вели наблюдение с повышенной бдительностью.
Она была далеко не лишней, поскольку уже в три часа дня на расстоянии всего трехсот метров от судна появился трехмачтовик, паруса которого потеряли ветер, и он стал неуправляем. «Грейт-Истерн» вовремя совершил маневр и избежал столкновения благодаря оперативности, с которой стоявшие на вахте успели подать сигнал рулевому. Эти заранее установленные сигналы подавались с помощью колокола, висевшего на носу. Один удар означал: корабль по курсу. Два удара: корабль по правому борту. Три удара: корабль по левому борту. И, соответственно, рулевой у штурвала принимал решение, какой предпринять маневр, дабы избежать столкновения.
Ветер крепчал до самого вечера. Тем не менее качка уменьшилась, потому что мы уже попали на мелководье Ньюфаундлендской банки[138]. А на вечер было объявлено новое «развлечение» сэра Джемса Андерсона. В назначенный час салоны были переполнены. Но на сей раз обошлось без карточных фокусов. Джемс Андерсон рассказал историю прокладки трансатлантического кабеля, в которой он сам принимал участие. Затем показал фотографические снимки, изображавшие разнообразные машины, придуманные для погружения кабеля. Он пустил по рядам образцы кабельных скруток, необходимых для придания правильного направления бухтам кабеля. В конце выступления капитан совершенно заслуженно удостоился троекратного «Ура!», относившегося как к его выступлению, так и в значительной степени к организатору всего предприятия достопочтенному Сайрусу Филду, который присутствовал на собрании.
На следующий день, третьего апреля, горизонт приобрел тот особенный оттенок, который англичане называют «ледяной блеск». Это белесые проблески, свидетельствующие о приближении крупных глыб льда. Дело в том, что «Грейт-Истерн» вошел в район, где появляются первые айсберги, оторвавшиеся от припая у берегов Девисова пролива[139]. Была организована специальная вахта, чтобы избежать прямых столкновений с этими огромными ледяными массами.
Все еще дул очень сильный западный ветер. Обрывки облаков, точно клубочки легкого пара, разлетались над поверхностью моря. В пространстве между ними голубело небо. Глухо раздавался плеск поднятых ветром брызг, и водяная пыль оседала на палубе в виде пены.
Ни Фабиан, ни капитан Корсикэн, ни доктор Питфердж больше не поднимались на палубу. Я пошел на нос. Там бортовые стенки сближались под удобным углом, создавая тем самым нечто вроде места уединения для тех, кто хочет удалиться от толпы. Я пристроился в этом убежище, прислонившись к щели и опираясь ногами на огромный блок подъемника. Встречный ветер, бивший прямо в форштевень, не обдувал у меня даже волоска на голове. Здесь можно было поразмышлять в одиночестве. Мне пришло в голову, как все же велик корабль. Я бросил взгляд на плавно уходящие к корме линии корпуса. На первом плане марсовой, вцепившись одной рукой в ванты, работал второй с завидной ловкостью. А ниже, возле надстройки, прогуливался вахтенный матрос, то удаляясь, то приближаясь с широко расставленными ногами, и пристально смотрел, помаргивая покрасневшими от брызг веками. Позади, на мостике, я разглядел офицера, который, перегнувшись и прикрыв голову капюшоном, стоял лицом к ветру. Разглядеть что-либо на море стало почти невозможно, лишь слабой черточкой просматривалась линия горизонта, видимая где-то позади колесных барабанов. Влекомый мощными машинами, пароход, тараня волны вздернутым форштевнем, дрожал, в то время как в одной из топок без устали разводили огонь. Клубы пара, гонимые ветром, который с невероятной быстротой превращал их в конденсат, оседали на концах выводных труб. Однако огромное судно, идущее против ветра и раскачивающееся на волнах, с большим трудом противостояло натиску моря. И хотя боковая болтанка почти не ощущалась, килевая качка заметно выводила из равновесия трансатлантический корабль.
