Бетт скоро привыкла ходить со мной. Она не могла поспевать за Денисом. Кроме того, за работой он не любил разговаривать. К моему неторопливому шагу ей было легче приспособиться. Мы часами говорили с людьми на дороге, и, так как они неизменно интересовались нашими отношениями, я сочинил целую историю, не желая, чтобы у местных жителей возникли неверные представления о морали европейцев.
Следует сказать, что во всех примитивных обществах брак для мужчины совершенно обязателен. Сам я холостяк, но, когда я говорил, что никогда не был женат, к моим словам относились с недоверием: с точки зрения гуркхов, мужчина моего возраста не может не иметь жены. Когда я продолжал настаивать и пытался доказать, что Денис и Бетт просто мои друзья, с которыми я вместе путешествую, слушатели с сомнением улыбались, считая, что я хочу скрыть истинное положение вещей. Для них было совершенно очевидно, что если Денис и. Бетт действительно муж и жена, то Денис не настолько глуп, чтобы оставлять ее наедине со мной, тем более что Бетт была молода и очень привлекательна.
Бесплодные объяснения скоро надоели мне, и я стал говорить, что Бетт — моя внучка. Это вызвало новые расспросы, и, хотя по натуре я не лгун, мне пришлось сочинить другую историю.
Бетт стала дочерью моего единственного сына, который был убит на войне, и так как я сам служил когда-то в гуркхском полку, то привез ее и ее мужа с собой, чтобы они посмотрели Непал. С каждым разом история все более усложнялась. Несколько недель спустя я рассказал ее одной старухе, которая оказалась дотошнее других.
— Какая печальная история, — сказала она, — хорошо, что у вас есть внучка, она будет присматривать за вами когда вы состаритесь.
Не думая о последствиях, я опрометчиво сообщил ей. что живу в Лондоне один.
— Моя жена давным-давно ушла к другому мужчине, и я совсем одинок.
— Значит, ваша внучка не смотрит за вами?
Мне пришлось согласиться. И тут старуха залилась слезами.
— Здесь с вами не поступили бы так! — всхлипывала она. И это было правдой.
По нашим представлениям, жизнь в гуркхской деревне очень сурова, многие местные обычаи вызывают отвращение, но родственники здесь никогда не бросают на произвол судьбы больных стариков, как это часто случается в так называемых цивилизованных обществах.
Через некоторое время меня разоблачили. Мы встретили на дороге молодого смышленого гуркха, и, когда я отбарабанил свою обычную историю, он поинтересовался, сколько нам лет, а затем спросил, сколько лет было моему сыну, когда его убили. Не задумываясь я ответил, что ему было немногим больше двадцати.
— В таком случае, — сказал он, — эта девушка не может быть вашей внучкой. Вам, видно, крупно повезло. — И надрываясь от хохота, он помчался под гору. Мы с трудом сохранили серьезные лица и, прежде чем тронуться дальше, уселись, чтобы уточнить детали нашей истории.
Отправляясь из Тирсули дальше, мы решили, что в этот день переход надо сделать покороче, чтобы только размять негнущиеся суставы. Одной из приятных (хотя и не всегда удобных) черт нашего путешествия было то, что мы никогда не знали, где нам придется провести ночь. У меня была самая современная карта, но для нас она оказалась бесполезной: с известной точностью на ней были обозначены мелкие города, но ничего общего с реальностью она не имела. Некоторые реки, указанные на карте, вообще не существовали, в то время как другие текли в противоположном направлении. Названия немногих деревень, обозначенных на ней, были искажены и часто стояли не на месте. Неразбериха усугублялась тем, что многие реки в Непале имеют по нескольку названий. Поэтому мы почти никогда не могли определить, где находимся. Карта давала великолепное представление о сложном рельефе страны, но в этом мы уже имели возможность убедиться сами.
Никому из нашей группы не приходилось ходить раньше по этому маршруту, поэтому свой день мы начинали с обсуждения плана дневного перехода с местными жителями. Как правило, при этом мы получали весьма противоречивые сведения и, не обладая точным чувством времени, никак не могли спланировать, сколько должны пройти. Затруднения возникли также в связи с тем, что наши носильщики, у которых не было палаток, естественно, предпочитали останавливаться в деревнях, где они могли найти приют на ночь. Непальские деревни очень грязны и отличаются антисанитарными условиями. Иностранцы редко появляются в этой части страны, и, если нам приходилось разбивать лагерь поблизости от деревни, мы не знали покоя. Вокруг палатки усаживались на корточках люди и отказывались уходить. Они всегда были очень дружелюбны, но после долгого дневного перехода мы хотели только одного: чтобы нам дали отдохнуть. Обычно мы старались устраивать лагерь у реки, где можно было искупаться и постирать. Если солнце достаточно хорошо прогревало воду, мы отваживались на купание в горном потоке. Уже после первого погружения вода казалась восхитительной и можно было подолгу лежать в журчащих струях.
Наш дальнейший путь лежал вдоль берегов маленькой речушки, по склону вверх. Впереди высился крутой утес, густо поросший лесом. С трудом поднялись мы по темному и узкому ущелью. Нам сказали, что у выхода из него есть населенный пункт. Место это известно под названием Самри Бханджянг. Однако мы установили, что деревня с таким названием — а в ней мы собирались остановиться — находится в нескольких часах пути; к счастью, дорога шла вниз но склону горы. В течение дня мы встретили несколько гуркхов-пенсионеров, которые держали путь в столицу за своим годовым содержанием. Мы отдыхали на вершине холма, когда к нам подошел человек. На привязи он вел упирающегося дикого кабана. Он сказал, что поймал его в джунглях и собирается продать в Катманду. Несчастное животное, не привыкшее к такому обращению, находилось при последнем издыхании, кроме того, у него была сильно поранена нога. Владелец попросил у нас какого-нибудь лекарства для кабана. Я высказал, однако, предположение, что несчастное создание больше нуждается в отдыхе.
Тут хозяин разразился целым потоком ругательств:
— Я покажу этому ублюдку отдых, — заявил он и, схватив кабана обеими руками, потащил его вниз по склону.
В эту ночь мы разбили лагерь за деревней. Мы чувствовали приятную усталость, хотя суставы слегка болели, но ощущение одеревенелости прошло.
Следующий день начался обычным восхождением. Проходя через небольшую деревню, я с удивлением заметил женщину, которая кормила грудью мальчика лет пяти. Она сказала мне, что дети часто сосут грудь до десятилетнего возраста. Непальцы считают, что кормящая женщина не может забеременеть, и позднее кормление ребенка используют как противозачаточное средство. Впоследствии я узнал, что этот взгляд разделяют некоторые врачи. Следует все же опасаться, как бы эта привычка не повлияла на последующее развитие психики ребенка, хотя гуркхи не наблюдают никаких отрицательных последствий позднего кормления[21].
