Белые люди с любопытством осматривают нежданных гостей. Перед ними ставят тарелки с угощением, но папуасы жмутся к Маклаю и ничего не едят.
Маклай ведет их в машинное отделение, потом на палубу к пушкам.
Ни пушки, ни машины не нравятся папуасам. Их пугает жар и огонь кочегарки, они отворачиваются от неподвижных пушек, шум машин заставляет их вздрагивать всем телом. Но вот Маклай подводит их к загородке на палубе. Два маленьких бычка — живой запас провизии для «Изумруда» — лениво пережевывают сено.
Папуасы хватаются руками за перегородку и замирают в восторге. Они смеются, они причмокивают, они качают головами.
— Какая хорошая свинья!— кричат они.— Какие хорошие свиньи у тамо-русс! Дай нам свинью, Маклай!
Туй протягивает руку через загородку и осторожно касается черной слюнявой морды быка. Потом поднимает руку к рогам.
— Что это? — спрашивает он.— Это зубы? Матросы, столпившиеся вокруг папуасов, покатываются со смеху.
— Это не свинья, Туй,— терпеливо говорит Маклай.— Это бык. Скажи громко: «бык».
— Бик! Бик! — старательно повторяют папуасы. А Туй смотрит на Саула и говорит наставительно
и важно:
— Когда у свиньи зубы растут на голове, ее называют бик!
Маклай проводит папуасов по всему кораблю. После быков им больше всего нравится фортепьяно.
Маклай садится на круглую табуретку и играет вальс «Дунайские волны».
Саул от удовольствия даже закрывает глаза. Потом, осмелев, опускает с размаху ладонь на белые и черные клавиши. Фортепьяно возмущенно ревет. Но этот рев нравится папуасам еще больше, чем «Дунайские волны». За Саулом хлопает по клавишам и Лялу, а Туй выбирает одну отдельную клавишу и стучит по ней пальцем — десять, двадцать, тридцать, сорок раз подряд!
Маклай с трудом отрывает папуасов от инструмента и тащит их дальше. Они со смехом останавливаются перед большими зеркалами в кают-компании, трогают столы, покачивают стулья, щупают занавески. Но люди пугают их. Когда с ними пытаются заговорить, они ближе льнут к Маклаю и плотно сжимают губы.
— Ай-ай! Сколько на луне людей! — шепчет Туй.— Что мы будем делать, если они все приедут к нам на землю?
Однако пора прощаться.
Маклай провожает их до веревочной лестницы. Папуасы по очереди обнимают его, крепко прижимаются к его щеке своей щекой.
— Когда ты вернешься, Маклай? — спрашивает еще раз Туй.
Маклай задумывается. Он подыскивает нужное слово и не может его найти.
— Скоро, как только смогу,— говорит он наконец. Туй понимает его. Он кивает и прыгает в лодку.
Вода тихо кружит легкую лодку, но папуасы все еще не берутся за весла.
В последний раз они смотрят на наклоненное к ним лицо Маклая. В последний раз они машут ему. Весла поднимаются вверх. Еще минута, и пироги не станет видно. Что бы еще сказать на прощание друзьям? Но Маклаю трудно говорить. Темное лицо Туя печально, как у ребенка. Он тоже пытается что-то сказать и тоже не находит слов. Сдвинув брови, он наконец опускает весло. Брызги взлетают до самого борта корабля.
— Эме-ме! Эме-ме! — кричат Маклаю папуасы.
— Прощай, друг! — отвечает им Маклай теми же словами.
Последние возгласы тонут в пронзительном свистке парохода.
Забирая носом вправо, «Изумруд» тяжело поворачивает свое грузное тело. Хлопают по воде колеса. Вода с шумом расступается перед железной грудью клипера. И вдруг, как бы в ответ на прощальный свисток, на берегу тревожно и громко начинают бить барабаны. Барабаны бьют в Горенду, бьют в Били-Били.
«Прощай, Маклай!— говорят барабаны.— Прощай, человек с луны! Прощай, друг! Эме-ме! Эме-ме!»
Маклай снимает шляпу. Его руки крепко сжимают медные поручни, шея вытянута. Он смотрит не отрываясь на уплывающий берег, на красные паруса пирог.
— Я еще вернусь! — шепчут его губы.— Я еще вернусь!
И Миклухо-Маклай сдержал свое слово. К своим друзьям папуасам он возвращался еще два раза.
Два раза еще встречали его с песнями и плясками люди из Горенду и из Гумбу, из Гарагасси и из Теньгум-Мана. В тяжелых ящиках, окованных железом, он привозил им диковинные подарки: тут были лопаты и топоры, кирки и гвозди и даже целый ящик семян — апельсинов, лимонов, кофейного дерева, ананасов.
Присев на корточки над свежевзрыхленной полоской земли, он терпеливо учил, как нужно сажать эти зернышки. Он показывал папуасам, как нужно ухаживать за первыми слабыми ростками, и тут же, засучив рукава, стальным топором срубал над ними ветви, заслоняющие солнце.
В последний свой приезд он привез даже пару коз, бычка и телку. С криком и шумом выгружали невиданных животных из колыхающейся шлюпки.
Испуганные папуасы отворачивались от рогатых животных.
Женщины закрывали лицо руками, а дети с визгом жались к их коленям.
И только Туй, храбрый, самоуверенный Туй, важно поглядывал вокруг себя и, протягивая свой темный палец, говорил торжественно:
— Бик! Это бик! Не бойтесь, люди! Это только свинья с зубами на голове. Такую свинью белые люди называют биком, и Туй знает это!..
Снова подолгу жил Маклай в хижинах под высокими кровлями и снова собирал черепа животных и людей, изучал обычаи, язык, привычки папуасов.
Вместе со своими старыми друзьями он объезжал на лодке знакомые деревни. К нему опять приводили больных, с ним советовались относительно войны и мира, во время дождей его просили прекратить ливни и отказывались верить, когда он говорил, что не может сделать этого.
Все было как будто по-прежнему, но с каждым приездом Маклай видел, как быстро идет время, как все меняется вокруг него.
Кокосовые пальмы, посаженные им когда-то на берегу возле хижины, выросли теперь в высокие и крепкие деревья. Выросла и маленькая Маша, а младший сын Туя, Лялай, стал стройным и сильным юношей с серьгами в ушах и перьями в волосах.
В последний свой приезд Маклай до утра пировал на их свадьбе вместе с другими папуасами.
Он снова пил кэу и сидел на почетном месте — между Саулом, отцом невесты, и Туем, отцом жениха. Теперь уже не Туй, а Лялай плясал перед гостями воинственную пляску, потрясая копьем и целясь из лука, и теперь уже Маклаю пришлось первому потянуть коротенькую косичку Маши и сказать ей все то, что требовал обычай папуасов. По-прежнему гудели трубы и били барабаны. И даже месяц был такой же тоненький и прозрачный.
Но Маклаю было грустно и тревожно на этом пиру.
Да, время шло! Время шло очень, очень быстро, а он все еще не сделал того, что так хотелось ему сделать. Так и не удалось ему создать поселок на берегу Тихого океана.
Все его хлопоты в Петербурге пропали даром.
