Она ласково берет за руку мадемуазель Морна и увлекает в хижину. Мы возвращаемся довольные, что наша компаньонка хорошо устроилась. Но час сна еще не пришел ни для нее, ни для нас.
Не прошло и получаса, как мадемуазель Морна зовет нас на помощь. Мы бежим и при свете факелов видим неожиданное зрелище. На земле, у порога хижины, распростерта маленькая черная служанка. Ее спина исполосована красными рубцами. Несчастная отчаянно рыдает. Перед ней стоит, защищая ее, мадемуазель Морна — она великолепна, когда гневается,— а в пяти шагах ужасный негр строит отвратительные гримасы, держа в руке палку.
Мы спрашиваем объяснений.
— Представьте себе,— говорит мадемуазель Морна,— я только что легла в постель. Малик, так зовут маленькую негритянку,— славное имя, не правда ли, оно напоминает о Бретани? — Малик обмахивала меня, и я начала засыпать. И вот этот зверь, ее хозяин, внезапно вернулся. Увидев меня, он пришел в ярость, потащил бедное дитя и принялся избивать, чтобы научить ее, как водить белых в его хижину.
— Хорошенькие нравы! — ворчит Бодрьер.
Он прав, этот веселый Бодрьер! Но он неправ, когда, злоупотребляя положением, принимает ораторскую позу и разражается следующим обращением:
— Вот они, господа, эти варварские народности, которых, вам угодно превратить в миролюбивых избирателей!
Очевидно, он воображает себя на трибуне. Барсак вздрагивает, точно его укусила муха. Он выпрямляется и сухо отвечает:
— Обращайтесь к тем, кто никогда не видел, как француз бьет женщину!
Он тоже прав, господин Барсак!
Неужели нам придется присутствовать при состязании в красноречии? Нет: Бодрьер не отвечает. Барсак поворачивается к негру с палкой.
— Эта малютка тебя покинет,— говорит он.— Мы уведем ее с собой.
Негр протестует: негритянка его невольница. Он за нее заплатил. Неужели мы будем терять время, доказывая ему, что рабство запрещено на французской территории? Он все равно не поймет. Нравы преобразуются законами, но не в один же день.
Господин Барсак находит лучший выход.
— Я покупаю твою невольницу,— говорит он.— Сколько?
Браво, господин Барсак! Вот хорошая идея!
Негр видит случай провернуть выгодное дельце и успокаивается. Он просит осла, ружье и пятьдесят франков.
— Пятьдесят ударов палкой! — отвечает капитан.— Ты их вполне заслуживаешь.
Стали торговаться. Наконец мошенник уступает служанку за старое кремневое ружье, кусок материи и двадцать пять франков. Все это ему выдают.
Пока продолжается спор, мадемуазель Морна поднимает Малик и перевязывает ее раны, смазав маслом карите. Когда же сделка завершается, она уводит ее в наш лагерь, одевает в белую блузу и говорит, положив ей в руку несколько монет:
— Ты больше не раба: я тебе возвращаю свободу.
Но Малик разражается рыданиями: она одна на свете, ей некуда идти, и она не хочет покидать «такую добрую белую»: она будет служить у нее горничной. Она плачет, умоляет.
— Оставь ее, девочка,— вмешивается Сен-Берен.— Она тебе, конечно, будет полезна. Она тебе окажет те тысячи мелких услуг, в которых женщина всегда нуждается, будь она даже мужчиной.
Мадемуазель Морна соглашается тем охотнее, что ей этого очень хочется. Малик, не зная, как выразить благодарность Сен-Берену, который заступился за нее, бросается к нему на шею и целует в обе щеки. Утром Сен-Берен признался мне, что никогда и ничто ему не было так неприятно!
Бесполезно прибавлять, что мадемуазель Морна не думала искать гостеприимства у туземцев в третий раз. Ей разбили палатку, и ничего больше не смущало ее сна.
Таков был первый день нашего путешествия.
Без сомнения, следующие будут походить на него. Поэтому я не буду рассказывать о них подробно, и, если не случится чего-либо особенного, руководствуйтесь пословицей: «АЬ uno disce omnes»[33].
Амедей Флоранс.
Вторая статья Амедея Флоранса была опубликована в «Экспансьон франсез» 18 января. Ниже мы приводим ее целиком.
ЭКСПЕДИЦИЯ БАРСАКА
(От нашего специального корреспондента)
Дни идут за днями.— Мой гость.— Балет.— Я допускаю нескромность.— Чудесная ловля господина де Сен-Берена.— Воронья.— Чтобы сделать мне честь.— Тимбо! — Сорок восемь часов остановки.— Буфет.— Даухерико.— Розовая жизнь в черной стране.— Прав ли господин Барсак? — Я оказываюсь в затруднении.
Даухерико. Шестнадцатое декабря. Со времени моего последнего письма, написанного при дрожащем свете фонаря в зарослях в вечер нашего отправления, путешествие продолжалось без особенных происшествий.
Второго декабря мы свернули лагерь в пять часов утра, и наша колонна, увеличившись на одну единицу (осмелюсь ли я сказать, на пол-единицы, так как, право же, белый стоит двух черных?), двинулась в путь.
Пришлось разгрузить одного осла, переложив на других его поклажу, чтобы посадить Малик. Маленькая негритянка, казалось, по-детски забыла недавние горести: она все время смеется. Счастливая натура! Мы продолжали путь легко и спокойно, и, если бы не цвет кожи населения, нас окружающего, и не однообразие пейзажа, можно было бы подумать, что мы не покидали Франции.
Пейзаж привлекателен: мы пересекаем плоскую или чуть волнистую местность с небольшими возвышенностями на севере и, насколько хватает глаз, видим только чахлую растительность — смесь кустарника и злаков высотой от двух до трех метров, носящую название «зарослей».
Кое-где попадаются рощицы деревьев, хилых по причине периодических пожаров, опустошающих эти степи в сухое время года, и возделанные поля, «луганы», по местному выражению, за которыми следуют обычно большие деревья. Все это свидетельствует о близости деревни.
Эти деревни носят глупые имена: Фонгумби, Манфуру, Кафу, Уоссу и так далее, я не продолжаю. Почему бы им не называться Нейи или Аеваллуа, как у людей?
Одно из названий нас позабавило. Довольно значительный город, расположенный на границе английского Сьерра-Леоне и который мы поэтому оставляем далеко в стороне от нашего пути, называется Тассен. Наш великий географ немало возгордился, открыв такого однофамильца в ста тридцати шести километрах от Конакри.
Жители смотрят на нас приветливо и имеют совершенно безобидный вид. Я не думаю, что у них интеллект Виктора Гюго или Пастера, но так как ум не представляет собой непременного условия для подачи избирательного бюллетеня, как доказано долгим опытом, можно полагать, что господин Барсак прав.
