В тот год Сергей Афанасьевич с группой школьников совершал поход в районе притока Южной Кельтмы — Тимшера. Двигаясь на Ольховку, они вышли к избушке старика, устроили здесь дневку. Как водится, разговорились.
Тогда-то Михаил Григорьевич (так звали деда) и рассказал о старом канале, о том, что добраться до него можно, и даже можно проплыть по нему в Северную Кельтму, а оттуда — на Вычегду. Разговор был довольно беглый, но в душу Сергею запал.
Закончив поход, он пришел ко мне и, хитровато улыбаясь, заявил:
— Есть маршрутик...
Через несколько минут мы оба ползали по расстеленной на полу карте, время от времени издавая нечленораздельные возгласы. Муза дальних странствий уже дразнила нас и звала. Губы сами собой шептали название неведомой доселе реки: «Джурич...» А воображение рисовало заросшие кувшинками заводи, глухую, непроходимую тайгу и, конечно же, канал. Правда, какой он из себя, даже самое богатое воображение подсказать не могло.
С того дня и началась подготовка к походу. Кое-что удалось узнать, кое-какими материалами и картами мы запаслись. Ну, а если что-нибудь мы и не узнали, то утешали себя: «Вот доберемся до Михаила Григорьевича, у него все разузнаем подробно».
Но разузнать не пришлось. Двое здоровых молодых парней, приехавших, по их словам, рыбачить, дружно сообщили:
— Старик в Чердынь уехал, старуху в больницу увез. Дня через три будет.
Вот тебе и консультация... Что же оставалось делать? Идти вперед, конечно. Только вперед. И мы пошли вперед.
Река, речка — всегда красива, в любое время года. Не знаю, как выглядит Южная Кельтма ранней весной, когда она широко разливается, топит окрестные леса, и в ее мутные воды глядятся цветущие черемухи. Не довелось бывать на ней осенью, когда вода стынет, становится прозрачной, а по ней хороводами плывут разноцветные листья. Но летом, в начале июля, когда мы плыли по ней, она была чудо как хороша, особенно в районе от Кедровки до устья Лопьи.
Стояла та пора средины лета, которая предшествует сенокосу. Кругом все буйно росло, цвело, наливалось. Узкие полоски берегов, отвоеванные рекой у леса, зеленели мощной, в рост человека, травой. Здесь, на севере, еще цвел шиповник, цвел вместе с травами.
Река тянулась длинными прямыми плесами. Казалось, вода до краев заполнила русло и теперь никуда не торопится. В медленной, почти стоячей воде берега отражались до мельчайших подробностей. Каждое дерево, каждый куст, каждая травинка имели своего зеркального двойника, тщательно воспроизводящего все детали оригинала. Вода в Южной Кельтме темная, болотная. На ней особенно эффектно выглядели белые лилии. А было их несметное множество, целые гектары, перемежавшиеся такими же мощными зарослями желтых кувшинок. Одним словом, энергичное северное лето разворачивалось перед нами во всей красе.
Плыть среди такой красотищи было так приятно, что мы уже не обращали внимания на мелочи, пытавшиеся испортить нам настроение. В частности, скоро выяснилось, что в нашей лодке имеется бесчисленное множество щелей и щелочек, исправно пропускающих воду.
Будущий инженер Рита добровольно взяла на себя не очень, может быть, утомительные, но зато страшно однообразные обязанности «водолея». Рита вообще вела себя молодцом, не хныкала, не требовала к себе особого внимания, всегда была весела и готова помочь товарищам.
Еще в Перми, когда обсуждался список участников похода, Сергей Афанасьевич категорически заявил:
— Одну девчонку возьмем обязательно. Нельзя иначе, а то одичаем.
И правда, Рита своим присутствием не давала нам «одичать», а это очень важно в длинном и трудном походе.
Безмятежное плавание продолжалось до тех пор, пока не миновали устье одного из крупных притоков Кельтмы — Лопьи. Еще с час после этого мы плыли, как и накануне (в устье Лопьи ночевали). А потом Кельтма показала нам, на что она способна. Началось все с довольно невинного травянистого переката. Протащили лодку через него, не успели вздохнуть — опять перекат. Не успели отдышаться — мель, затонувшие коряги, снова перекаты... И так — час за часом.
Километров двадцать пять пришлось пробиваться по мелководью. Шесть человеческих сил, приложенные в помощь десяти лошадиным, которые имел наш мотор «Москва», делали свое дело. На этом участке, да и позже, когда было трудно, мы оценили способности и характер Володи, студента-медика.
Этот архангельский парень, беловолосый и крепкий, точно груздь, сидел в лодке на средней скамейке, рядом с Ритой. Впрочем, «сидел» — не то слово. Он всегда был чем-нибудь занят. То помогал Рите отливать воду, то изучал карту, то потрошил какую-нибудь козявку или бабочку, пойманную на берегу во время остановки. А когда нужно было, первым вылезал из лодки, толкал или тащил ее с полной отдачей сил, щедро вкладывал свой труд в общее дело. Он и на привалах был неугомонным — все чего-нибудь мастерил, приспосабливал, старался сделать, как лучше. Делать же он умел, и топором, и пилой, и ножом владел с поморской хваткой.
Наконец река, видимо, решила дать нам отдохнуть. Снова потянулись плесы, не такие широкие и глубокие, как у Кедровки, но все же вполне позволяющие плыть на моторе. Лодка на хорошем ходу вписывается в очередной поворот, огибая зеленый травянистый мысок. И вдруг мы видим человека. Да, да, несомненно, это человек! Он стоит на берегу, невысокий, худенький, в синей застиранной одежде, в сапогах, в фуражке, из-под которой свешивается на плечи, прикрывая шею, белая тряпица.
Мы дружно заорали слова приветствия и, кажется, основательно напугали этого мужичка. Во всяком случае оживленного разговора у нас с ним не получилось. На наши многочисленные вопросы он отвечал или односложно, или вовсе не отвечал, а только смущенно улыбался. Потом уж мы догадались, что наш собеседник плохо знает русский язык.
Но главное мы все-таки узнали!
— Откуда ты, дедушка? Откуда?
Помолчав, дед негромко, высоким голосом ответил:
— Однако, Канава...
Из Канавы! Из той самой деревни, которая стоит на дальнем от нас, северном конце Северо-Екатерининского канала. А старик на лодке, рыбачить приехал, вон и сети на кольях развешены... Вы понимаете — он приехал на лодке по каналу!
Тут мы совсем затормошили старичка, норовя получить у него исчерпывающие сведения для дальнейшего плавания. Но выжали немногое. На прямой вопрос, можно ли плыть по Джуричу, он покачал головой и опять же негромко произнес:
— Проплывете. — И, подумав, добавил: — Однако, почистить придется...
В тот момент мы не обратили внимания на это предупреждение. Где там! У нас уже сложилось мнение, что до канала, можно сказать, рукой подать.
