Слышу, как отдергивается штора. Под утро Кушкол не узнать, все черные краски исчезли: склоны гор, дом, деревья, шоссе — все, что находится под открытым небом, циклон выкрасил в белый цвет. Я коротко информирую Мурата об интенсивности снегопада, предлагаю немедленно объявить лавинную опасность, запереть туристов в помещениях, выпустить бульдозеры на расчистку шоссе и предоставить в мое распоряжение вездеход.
— Повторить или ты все усвоил?
— Пошел к черту… — Примирительно, значит, усвоил. — Эй, поставь чайник!
— Спасибо, уже вскипел, сейчас буду завтракать.
— Пошел ты… (Спросонья лексикон у Мурата не очень богатый.) Минут через сорок выходи, поедем вместе.
— Встреча у конторы?
В ответ слышится чертыханье, и я, удовлетворенный, вешаю трубку: Мурат смертельно оскорбляется, когда управление туризма называют конторой. День начинается плохо, почему бы не доставить себе маленькое удовольствие?
Я сую в планшетку карту, записную книжку и карандаши, меняю в фонарике батарейки и объявляю получасовую готовность. Мама уже сервирует стол.
— Максим, ты хорошо помнишь…
— Да, мама, каждые три часа.
— Звони в библиотеку, сегодня будет наплыв. И береги себя.
— Но ведь это моя главная задача, мама… Как тебе нравится?
Мерзавец Гвоздь не теряет времени даром и осыпает Надю комплиментами.
— Максим! — взывает Надя. — Поторопись, я боюсь не устоять!
Я приподнимаю чрезвычайно довольного собой Гвоздя за шиворот и встряхиваю, как щенка. Гвоздь покорно висит, как братец Кролик из моих любимых сказок, его смазливая физиономия расплылась в улыбке.
— А если это любовь? — мечтательно спрашивает он.
Надя чмокает его в щеку.
— Учись, Максим!
— Твое счастье, негодяй, что ты мне нужен. — Я швыряю Гвоздя на диван.
— Побереги пыл, пойдем на смотрины к «белым невестам».
Так называл лавины наш друг Ганс Шредер, с одной из них в австрийских Альпах он и сочетался законным браком, мир его праху…
— Ну, где твой буран? — с насмешкой встречает меня Мурат. Паникер, Максим, ой панике-ер! Пошли в кабинет.
Буран в горах — самая капризная штука на свете; впрочем, то же самое говорят моряки о штормах, а полярники — о своих пургах. Ну словно какая-то невидимая рука включила реостат! С того времени, как я напугал Мурата по телефону, порывы ветра с каждой минутой ослабевали и гасли — буран терял последние силы, иссякал; когда же мы подошли к управлению, с неба мягко, как на парашютах, спускались одинокие снежинки. Типичный «генеральский эффект».
— Панике-ер! — с наслаждением повторяет Мурат, развалившись в своем кресле. — Чего молчишь?
— Тебе хорошо, ты выспался… — жалуюсь я.
— Это я выспался? — взрывается Мурат и сбивчиво излагает все, что он обо мне думает.
Равнодушно позевывая и смеясь про себя, я не без зависти вспоминаю, что Юлия, когда расходилась, на часы не смотрела и бездельничать не позволяла. Видимо, Мурат догадывается о моих мыслях и круто меняет направление главного удара. — А ты чего в глазах мельтешишь? Садись!
Это относится к Гвоздю, который бродит по кабинету, осматривая многочисленные кубки и грамоты в витринах.
— Ваши трофеи, Мурат Хаджиевич? — голосом отпетого подхалима спрашивает он.
— Не твое дело!
— Не мое так не мое. — Гвоздь, как человек маленький, садится на краешек стула и исподтишка мне подмигивает. — Я и так знаю, что в «Спорте» вас еще кавказским Жаном-Клодом Килли называли.
Откровенная и грубая лесть, к тому же бессовестное вранье.
— Преувеличиваешь, — смягчается Мурат, с симпатией глядя на честную физиономию Гвоздя. — Ты еще не женился?
— Нет, готовлю материальную базу.
— Машина, мебель?
— В этом роде, — туманно отвечает Гвоздь, запланировавший на лето покупку новых штанов. — Вот бы вас заполучить тамадой, Мурат Хаджиевич!
— Вполне возможно, — великодушно обещает Мурат. — А ты не паникер, как твой начальник?
Гвоздь корчит серьезную рожу — в знак свидетельства, что он не паникер.
— Ну и что ты предлагаешь? — доверчиво, с подкупающей искренностью спрашивает Мурат. Он любит советоваться с народом, с простыми людьми — с инструкторами, горничными, вахтерами. Многие на это клюют, не догадываясь, что слушает их Мурат вполуха, а то и вовсе отключаясь.
— Я? — Гвоздь с сомнением тычет себя пальцем в грудь.
— Ты.
— А мне можно высказаться? — Простодушный Гвоздь еще не верит.
— Нужно, — весомо подтверждает Мурат, гордый своей демократичностью. — Представь себе, что тебя посадили в мое кресло. Представил?
— А вы где будете? — дурашливо интересуется Гвоздь.
— Это неважно, меня нет, ты — начальник, — снисходительно поясняет Мурат. — Что ты будешь делать?
— Женюсь и — в отпуск, — после некоторого раздумья решает Гвоздь. — В Пицунду.
— Ну а сейчас, сейчас какое решение ты примешь в связи с бураном?
— Ясное дело, — уверенно говорит Гвоздь. — «Всем, всем, всем! Объявляется лавинная опасность! Выход из помещений…»
— Тьфу! И этот тоже паникер. — Мурат сразу теряет к Гвоздю всякий интерес. — Тебе что, — вдруг нападает он на меня, — тебе плевать, а у меня убытки! Один день простоя канатки — пять тысяч, понял?
— На водке доберешь, на барах и ресторанах.
— А, что с тобой говорить. — Мурат безнадежно машет рукой. — Спиртное по другому ведомству, как не понимаешь?
Он встает, подходит к окну, смотрит на склоны. В одном он, конечно, прав, на его убытки мне плевать. Ну, не получит Мурат квартальной премии, парой сережек у Юлии будет меньше, велика беда.
— Буран кончился, а ты паникуешь, — угрюмо бурчит Мурат. Склоны как склоны, снег выпал — ну и что? Обязательно лавины? Даже сам Оболенский говорил, что не после всякого бурана лавины.
Я молчу, пусть облегчит душу, «А все-таки жаль», как поет Окуджава, что нам уже по тридцать и, вместо того чтобы честно бороться на склонах, мы обречены отныне на кабинетные распри. У меня-то способности были обыкновенные, а Мурат, не променяй он спорт на карьеру, мог бы и в чемпионы пробиться.
— Если каждого снегопада бояться, Кушкол закрывать надо, — убеждает он самого себя. — Когда мы были в Инцеле, тоже прошел буран, а они расчистили трассы и катались. Помнишь?
— У них сантиметров пятьдесят выпало, а у нас восемьдесят. К тому же во время снегопада они лавиносборы из минометов обстреливали.
— А почему ты этого не делаешь? Две зенитки даром стоят, взял бы и обстрелял.
— Демагог ты, Мурат. — Я начинаю злиться. — Пять раз тебя просил дать на сезон артиллеристам квартиры, жили бы они здесь — никаких проблем не было.
