Известно, что в стремлении «сокрушить феодально-религиозную культуру прошлого» особенно неистовствовали тибетские хунвэйбины, вернувшиеся после обучения в пекинских вузах. Именно они сровняли с землей Ганден.
Но известно и другое. Монастырь Сера, храм Джокан, дворец Потала уцелели потому, что по указанию премьера Чжоу Эньлая Народно-освободительной армии было приказано не подпускать хунвэйбинов к этим историческим памятникам. У феодалов и монастырей, которые участвовали в мятеже 1959 года (как, например, Дрепан), пашни и пастбища были конфискованы. У тех, кто не участвовал в вооруженных выступлениях (например, Ташилумпо), средства производства были выкуплены.
После двух бурных десятилетий жизнь Тибета лишь в 80-х годах вернулась в нормальное русло. Дабы возместить нанесенный ущерб, было решено сосредоточить усилия на трех направлениях: экономическое развитие, воспитание местных кадров, возрождение национальной культуры. Даже при всех допущенных перегибах ликвидация феодальных отношений вызвала заметный рост производительных сил. Крестьяне впервые стали хозяевами своих полей и пастбищ. Земледелие и скотоводство к тому же полностью освобождены от налогов. В результате Тибет ежегодно собирает более 650 тысяч тонн зерна — по 300 килограммов на душу населения. Поголовье скота приблизилось к 25 миллионам (в пятидесятых годах аналогичные показатели были втрое ниже). Автономный район полностью обеспечивает потребности коренного населения в ячмене и масле, а шерсть и кожи даже экспортирует.
Средняя продолжительность жизни тибетцев увеличилась с 35 до 65 лет. Если во время моего первого приезда население Тибета составляло 1,1 миллиона человек, то теперь оно возросло до 2,2 миллиона. Так что утверждение, будто этот край «вымирает» или «китаизируется», беспочвенны. Китайцев в автономном районе около 80 тысяч (менее 4 процентов). Почти половина из них сосредоточена в Лхасе. Это строители, врачи, учителя, обычно работающие по контрактам.
Как же живется нынче тибетским труженикам? Мы обычно представляем себе Тибет как край преимущественно скотоводческий. По территории это действительно так. Если же говорить о населении, то три четверти сельских жителей занимаются тут земледелием.
В долине реки Кичу, к западу от Лхасы, живет крестьянская семья, на чьей усадьбе мне довелось побывать. Церин и Чодрон женаты 25 лет. Оба они из здешних мест. Их отцы и деды были крепостными монастыря Дрепан. Они платили оброк за участок земли, который им было разрешено обрабатывать. Кроме того, приходилось трудиться на барщине: сеять и жать монастырский ячмень, ухаживать за скотом. Но особенно донимала их ула — произвольные и непредсказуемые формы трудовой повинности. Потребовалось, к примеру, настоятелю поехать из Лхасы в Шигатзе — крепостные обязаны были предоставить нужное число верховых лошадей и вьючных яков, продовольствие и фураж.
Для Церина и Чодрон все это лишь воспоминания детства. Они унаследовали от родителей почти гектар пашни, которую те получили во время реформ 1959 года. Нет теперь ни оброка, ни барщины, нет ненавистной ула. К тому же государство на десять лет освободило тибетских крестьян от налогов. Хотя на усадьбе шесть едоков и всего два работника (старшая дочь учительствует, остальные трое детей учатся в школе), семья не нуждается. В хозяйстве четыре яка и три коровы. Половину земли засевают ячменем, на остальной растят овощи. Из собранного зерна для пропитания нужна примерно треть. Почти столько же идет на ячменное пиво и самогон, именуемый ара (не только по названию, но и по вкусу похожий на монгольский арак). Остальной ячмень, как и в других семьях, приходится обменивать на ячье масло и чай.
Для тибетцев, которые не могут обходиться без часуймы, именно масло служит главной мерой благосостояния. Три килограмма в месяц на семью (как у Церина и Чодрон) считается уровнем зажиточной жизни. Люди побогаче расходуют по 5–8 килограммов и, лишь бедняки потребляют его меньше чем по 2 килограмма в месяц. Считается, что при шести едоках нужно иметь столько же коров, чтобы семье хватало и масла, и сухого творога, и кислого молока. А у Церина и Чодрон коров не шесть, а три. Пахать, сеять, заниматься орошением и строительством — дело Церина. Основное же бремя повседневных забот лежит на Чодрон. Дважды вдень она доит коров. Дважды в неделю сбивает масло и делает чуру. Она же пропалывает овощи, ходит в горы за хворостом, сушит аргал — лепешки из ячьего навоза с резаной соломой.
Поскольку до Лхасы сравнительно недалеко, все селение возит туда овощи на продажу. Благодаря этому удалось скопить деньги на новый дом. Дороже всего обошелся лес для перекрытий. Бревна привозят из Восточного Тибета. Камень для цоколя и необожженный кирпич для стен заготовляли сами. А строить по обычаю помогали соседи. Дом получился отменный. На побеленном фасаде черной краской обведены наличники. Они расширяются книзу, создавая иллюзию слегка скошенных стен, что свойственно тибетской национальной архитектуре. Большую комнату украшают расписанные балки перекрытий и такие же столбы. Вдоль стен тянутся лежанки, накрытые ковриками. По углам расставлены сундуки для одежды. В семейном алтаре — портрет далай-ламы. Перед ним горит лампада.
Хозяева посетовали на долги, в которые пришлось залезть в связи с постройкой дома. Но новоселье радует их. И в благодарность Церин и Чодрон уже третий год делают щедрое приношение монастырю. Поинтересовался какому же? Оказалось, все тому же Дрепану, крепостными которого были их отцы и деды. Ведь там каждого здешнего жителя знают и не забудут как следует за него помолиться.
Ламы на самофинансировании
Итак, население Тибета удвоилось, тогда как число лам сократилось со 150 до 35 тысяч. Для края, традиционная культура которого неразрывно связана с религией, такая перемена не могла быть безболезненной. Но ламаизм доказал свою жизнестойкость. Уже возрождено около тысячи монастырей. На что же существуют они теперь, лишившись крепостных и поместий? Лама Джампел, которому я задал этот вопрос, провел в монастыре Сера шестьдесят лет. Родители когда-то привели его сюда пятилетним. Теперь в таком возрасте монахом стать нельзя. Сначала нужно обучиться грамоте в шестилетней начальной школе.
Среди поредевшего населения монастыря Сера наряду с великовозрастными ламами можно видеть и 12-летних новичков. Рассевшись группами во дворе, они увлеченно ведут богословские споры, когда брошенный кем-то тезис нужно мгновенно поддержать или опровергнуть.
