Последовательно все точки нашего владения были названы: первое жилище было названо Палаткой; островок при входе в залив — островом Акулы, в память ловкости и отваги Фрица. Затем следовали: болото Краснокрылов, ручей Шакала. Наше новое жилище было названо Соколиным Гнездом. — Мне хочется верить, — сказал я детям, — что вы будете так же смелы и отважны, как молодые соколы; а хищничать в окрестностях вы склонны и теперь. Мыс, с которого Фриц и я напрасно искали следы наших товарищей по крушению, был назван Мысом Обманутой Надежды.
Согласившись с этими легко запоминаемыми названиями, мы встали из-за стола, и каждому из детей была предоставлена свобода найти себе развлечение. Фриц продолжал готовить чехлы из кожи с лап маргая, при помощи деревянных колодок. Жак попросил меня помочь ему изготовить Турку, из иглистой шкуры дикобраза, пояс. Я исполнил его просьбу.
Очистив шкуру дикобраза, подобно шкуре маргая, мы привязали ее ремнями на спину собаки, которая, в таком наряде, получила очень воинственную наружность. Турка смиренно дозволил надеть на него эту сбрую и не пытался освободиться от нее; но Биллю очень не нравился наряд товарища, потому что как только Билль, по привычке, подходил к Турку, чтобы поиграть с ним или поласкать его, он сильно укалывался. И потому было благоразумно решено, что мы не станем злоупотреблять этими воинскими доспехами и будем надевать их на Турку лишь во время важных предприятий.
Из остальной шкуры Жак приготовил себе иглистую шапку, которой он готовился напугать дикарей, если б нам случилось повстречать их.
Эрнест и Франсуа стали упражняться в стрельбе из лука, и я с удовольствием увидел, что они принялись за дело довольно искусно.
Солнце садилось, жар спадал. Я предложил прогулку. Возникло совещание о том, куда нам отправиться, и было решено идти к Палатке, тем более что некоторые из наших запасов начали истощаться и нужно было возобновить их из магазинов: Фриц и Жак нуждались в порохе и пулях, хозяйка просила масла. Эрнест предложил принести пару уток, которым берег ручья должен был понравиться.
— Пойдемте, — сказал я, — изберем дорогу, несколько длиннейшую той, по которой пришли. Не бойтесь усталости.
Мы отправились. Фриц и Жак, подобно мне и Эрнесту, были вооружены ружьями; кроме того, они одели: один свой пояс из шкуры маргая, другой свою шапку из шкуры дикобраза. Даже маленький Франсуа захватил с собой лук и колчан со стрелами. Только жена моя шла безоружной. Обезьянка, конечно, участвовавшая в прогулке, вздумала поместиться на спине Турка, но, уколов себе лапы об иглы его пояса, она с уморительными гримасами пересела на Билля, который добродушно понес на себе этого наглого всадника. И краснокрыл важно следовал за караваном. На своих длинных ногах, волнообразно двигая длинной шеей, он был очень забавен. Нужно заметить, что он вел себя, несомненно, разумнее всех, участвовавших в прогулке.
Дорога наша по берегу ручья была очень приятна. Жена и я шли рядом; дети бежали впереди, уклоняясь в стороны. Вскоре мы увидели возвращавшегося Эрнеста, который, показывая нам травянистый стебель, на конце которого висели три или четыре светлозеленых шарика, кричал:
— Папа, картофель! картофель!
Я легко убедился в том, что он говорил правду, и мог только похвалить его наблюдательность, дарившую нас одним из самых драгоценных открытий, какие были сделаны нами во время пребывания на острове.
Эрнест, восхищенный, предложил нам пойти скорее посмотреть на картофельное поле, которое, по его словам, представляло целую равнину, покрытую этим растением.
Действительно, мы вскоре увидели эту природную плантацию. Жак стал на колени и принялся рыть землю руками, чтобы набрать несколько клубней. Обезьяна, соскочив со своего коня, стала подражать своему господину. Менее чем в пять минут, они вдвоем обнажили множество картофелин, которые Франсуа складывал в кучи, по мере того как Кнопс и Жак бросали их на землю. Весь вырытый картофель был положен в мешки и охотничьи сумки, и мы продолжали путь, тщательно заметив положение поля, на которое мы намеривались в скором времени возвратиться для сбора своего картофеля.
Мы перешли через ручей у подошвы маленькой гряды скал, с которой он падал каскадом. С этого возвышенного места открывался не только живописный, но и весьма разнообразный и обширный вид. Мы находились как бы в европейской оранжерее, с той разницей, что, вместо горшков и цветочных ящиков и кустарных чанов, здесь самые великолепные по виду и размерам растения сидели корнями в расщелинах скал. Особенно изобильны были растения, обыкновенно называемые мясистыми: индейская смоковница, или опунция кошениленосная, алой, кактус с иглистыми стволами в виде пластинок и покрытый пламеневшими цветами, кактус плешевидный, с извилистыми и переплетавшимися стеблями, и наконец ананас, с превосходнейшими плодами, которые были уже известны детям и на которые они и накинулись с такой жадностью, что я должен был остановить их, боясь, что б излишнее употребление этого лакомства не расстроило их желудка.
Между этими растениями я узнал каратас, род алоэ, которого я и сорвал несколько пучков. Показывая их детям, я сказал:
— Я сделал находку, гораздо лучшую ананасов, которые вы поедаете с такой жадностью.
— Лучше ананаса? — спросил Жак с набитым ртом. — Эти-то некрасивые пучки всклоченных листьев? Это невозможно. Лучше ананаса ничего быть не может? Это чудный плод!
— Лакомка! — прервал я эти похвалы, которые, судя по глазам других детей, возбуждали их полное сочувствие, — нужно научить тебя не судить о вещах по одной их наружности. Эрнест! ты, кажется, благоразумнее остальных, возьми мое огниво, мой кремень и добудь мне, пожалуйста, огня, мне он нужен.
— Но, папа, — смутившись возразил мой маленький ученый, — у меня нет трута.
— Что же стали бы мы делать, если б нам непременно нужно было добыть огня?
— Пришлось бы, — ответил Жак, — тереть один кусок дерева о другой, как, я слышал, делают дикие.
— Для людей непривыкших это жалкое и безуспешное средство! уверяю тебя, друг мой, что если б ты тер дерево хоть целый день, то все же не добыл бы ни искорки.
— В таком случае, — заметил Эрнест, — пришлось бы искать трутового дерева.
— Искать излишне, — сказал я, показывая детям высокий стебель каратаса, сдирая с него кору и вынимая из стебля сердцевину. Затем я положил кусок этой сердцевины на кремень, ударил по нему огнивом, и первая искра воспламенила трут.
— Браво, трутовое дерево! — вскричали изумившиеся дети.
— А вы еще не знаете всей цены каратаса! — сказал я.
