Мая подняла на него глаза. Он вздохнул с порывистостью оленя, делающего конец пути, и крикнул, звонко протягивая руку сестре:
— Ты ли это, Мая, моя сестра? Разве не ты завязала в мешке нас, кто путался в твоих ногах, мешая твоему счастью, нас, как волчат в капкане, разве не ты завязала в мешке? Или ты веришь в законы, дряхлые, как тенета, висевшие в тайге бесплодно тысячи зим?
Мая прикрыла веками блеск глаз, точно пряча их от гнева брата.
— Что же ты испугалась теперь. — говорил он с жалостью и гневом, — или муж твой опутал тебя новыми тенетами, такими же дряхлыми, как наши законы, а ты не можешь их оборвать?
Мая подняла голову и ответила гордо:
— Замолчи, господин, потому что трусы и слабые не обнажают груди перед ножом, как сделала я, а прячутся в темные углы, подставляя врагам свои спины! Но разве могла я проникнуть в. твои мысли, спрятанные в твоих глазах под глубокими пещерами лба!
Сын Гостя отвернулся. Сумерки быстро ползли сквозь мутные пленки пузырей, заменявших стекла, но света было много для зорких глаз якута. Он кивнул головой Мае.
— Хорошо! Теперь мы знаем друг друга — пусть будет так. Скажи мне, кто русский в твоей юрте, потому что вот русская одежда лежит в углу, и где твой муж, и почему вы пришли на этот остров из полей тунгузов?
Тогда Мая заговорила торопливо, точно ветер помогал так быстро шевелиться ее губам:
— Когда наши собаки… На следах к нашему жилищу нашли клочья одежды отца… А мы нашли труп его, обглоданный волками… На наших следах. Андрей, брат мой, на наших следах…
Сын Гостя сжал голову и удержал свои губы от крика. Мая вскинула руки, защищаясь от его гнева, и они поднялись над заревцом очага, как розовые шеи вспугнутых лебедей.
— Говори! — приказал Сын Гостя тихо. Говори! Я не слышал еще о смерти больного оленя, загнанного глупым законом мести в ловушку смерти, но я видел ее в пламени очага, а потому говори!
Мая покорно опустила руки.
— Тогда, тогда мы бежали! Я сказала мужу, что нужно бежать, потому что ты будешь мстить за меня и отца, а гнев твой ужасен, и капля крови отца лежит на руках наших, потому что он шел по нашим следам! И мы бежали к устью Лены со скоростью ветра, мы пришли сюда, потому что| думали, что ты не уйдешь из полей томузов, пока не исполнишь кровавого закона!
Сын Гостя слушал, не перебивая. Ему было тяжко дышать, и он, отвернувшись к выходу, глотал сухими губами воздух. Мая умолкла. Тогда, подняв клятвенно руки вверх, Сын Гостя заговорил отрывисто и глухо:
Так суждено умирать якуту! В снежных просторах неосторожным грызут горла волки! Лютые холода нередко делают навсегда негодными для движения их ноги! Дряхлые законы гонят их в ловушку смерти. Тот, кто уберегся в тайге, сожжет себя в урасе огненной водой! | Если его не иссушит проказа, не убьет черная оспа, так сожрут язвы чужой болезни, принесенной гостями, которым они по обычаю посылают на ночь своих жен! О, Мая!
Сын Гостя скрипнул зубами. Перед пламенем очага и на багровых тенях заката, бившего в дверь, он был страшен. Мая закрыла покорно лицо.
Русские, зажигающие солнца в своих избах, строят якуту избы, дают машины, делающие хлеб, а он бежит от них в тайгу и льды, чтобы эти места стали называться Кладбищем Якутов. Я не хочу так жить, Мая!
Он умолк. Мая слышала затихавший хрип в его простуженной груди и подошла ближе.
- Не плачет волк, — выговорила она тихо, — над охотником, попавшим в собственные тенета, но бежит прочь, ища безопасное логовище.
Сын Гостя выпрямился и улыбнулся.
- Ты хорошо говоришь, и не тебе бы путать свою жизнь с кочующим тунгузом! Но продолжай твой рассказ!
— Он короток, — ответила Мая, — Мой муж знает воды Лены, как поля страны, в которой он вырос. Он провел каюки торговцев через Быковский рукав к острову и привел их на парусах к берегу. Здесь мы поставили юрту и ищем рога мамонтов!
Кто русский в твоей юрте?
Мая засмеялась.
Он не похож на тех русских, о которых говоришь ты. У него на глазах стекла, и он не ищет рога мамонта, но роется в земле для другой цели. Я не знаю ее.
Сын Гостя посмотрел в окна.
— Ночь удлиняет путь, а мне нужно спешить. Я пришел сюда за той же добычей, за которой пришли каюки. Когда у меня будет достаточно добычи, я приду говорить с хозяевами каюков о том, чтобы они везли ее в город, если я не смогу сам увезти на нартах все. Прощай и не думай о законах тех. чьи кости давно обглодали голодные волки.
Мая протянула к нему руки, загораживая путь.
Ты не пришел убить меня и моего мужа, так почему же ты не хочешь остаться гостем в этой юрте!?
Сын Гостя покачал головой.
— Я не искал тебя, и пути людей разные, потому что орел реет в воздухе, а кабан роет землю. Но мы еще не раз сойдемся с тобой на общей тропинке к каюкам.
Прощай!
Он повернулся и вышел. Мая проводила его до двери. Собаки юлили в ее ногах. Сын Гостя послал их вперед резким свистом, и они пошли, покорно поджав хвосты и насторожив уши.
Ночью Сын Гостя вернулся на берег. Ураса была раскинута на свежем оленьем мху. Зарево очага стояло светло над урасою, путая тени прозрачной ночи.
ГЛАВА ПЯТАЯ
СИЛЬНЕЕ ВЕТРА И КРЕПЧЕ ЛЬДА
Много оранжевых солнц встало над Кладбищем Мамонтов в розовом тумане и опустилось за ледяной океанской скалою в сиреневой дали. Ледяные скалы там. на закате, просвечивали солнечными лучами, как-будто солнце катилось за ними, чтобы через два часа снова взмыть нал островом. Тысячелетние льды, уступая теплу горячих солнц и белых ночей, плавились с медленностью стали в раскаленной печи. Островные озера вылили потоки воды в океан бурными ручьями. В густой поросли их берегов длинношеие лебеди выводили в первое плавание желтых лебедят. Бурые лощины расцвели мохом, и море за островом очистилось от льда.
Сын Гостя прошел половину острова и вышел на север к океанскому берегу. Вместе с урасою, оленями, собаками и имуществом он перенес сюда шесть пар желтых, как зубы старого якута, бивней мамонта. Он обошел озера, ручьи и бурные потоки острова, обнажившие свои берега, ища по ним добычу. Иногда, найдя один крутой, как рог, и длинный, как два человеческих роста, едва подъемный для силы одного человека мамонтов бивень, он опускался в холодные стремительные потоки реки или покойные воды озера, отыскивая парный бивень. Он проводил здесь долгий день, скрипел зубами от холода и выплевывал кровь.
С ним бродили собаки. В поисках костей неведомых животных старый и умный пес, тоскуя от бессилия, учился охоте на мертвых. Иногда он нападал на след парного бивня или вынюхивал близость тысячелетней могилы и тогда выл, и метался, радуясь своей понятливости; иногда же только тоскливо следил за хозяином и глухо ворчал и выл, когда тот нырял на дно озера и показывался с пустыми руками.
