нашел прямо перед обедом, тот валялся на обочине, сразу было видно по его скособоченности, что его заклинило и выбросило. Заметил латунный блеск гильзы, остановился, подобрал, показал спутникам. «Стреляют, однако!» – «Да тут одни сплошные военные базы, в этой пустыне, – махнул рукой Алексей. – И здоровенная тюрьма еще, впереди будет»
…Обедали в тени огромной цистерны, обнесенной оградой. Куска тени за оградой только хватало, чтобы спрятаться туда четверым накаленным солнцем людям вместе с котелком супа-харчо. Поели вяло, чай варить не стали, после обеда сползли вдоль ограды в уплывающую тень – полежать.
Он достал патрон, покрутил пулю, извлек неожиданно легко. Высыпал в металлическую ложку порох, попросил у Алексей зажигалку. Огонек бледно лизал крупинки, но ничего не происходило. «А ну!» – заинтересовался Алексей, сложил руки кружочком, чтоб не качало пламя. Пыхнуло, быстро сгорело, они удовлетворенно переглянулись. «Тю, ну чисто детки малые!» – с материнской интонацией махнула в их сторону Регина, отошедшая на безопасное расстояние. «Капсюль бахать будем? – деловито предложил он, и они расхохотались – Че такого? Пацаны так пацаны…»
…После обеда солнце словно сошло с ума. У него сгорели руки, он смазывал их мазью, но на солнце это мало помогало. Задыхаясь, они проходили какие-то пустоши, холмы без кустика растительности, без травки на обочине, и от этой великой пустоты уже подташнивало.
После пятидесятого километра посреди пустыни и прорезающей ее черной ленты дороги показалась огороженная насосная станция. На ней никого не было, на воротах, обтянутых рабицей, висел замок, но Алексей со знанием дела устремился куда-то в угол, где торчала труба, при ближнем рассмотрении заканчивающаяся краном. Они обливались теплой водой и пили ее, и она уже плескалась в их желудках, и они набрали полные бутылки.
«Едем дальше. Еще сорок километров», – прохрипел Алексей, седлая свой велосипед, и первый же стартовал. За ним потянулась вся красненькая, в том числе и от солнца, Регина. Он взглянул на Богомилу и понял – лучше ничего не говорить. Потом все же сказал: «Мы доедем…» Она дернула головой, прикусила губу и полезла на велосипед.
Он ехал эти сорок километров, словно выпав из реальности. Он думал о Богомиле. Вот она, прямо перед ним, метрах в десяти крутит педали, закусив губу от усталости, но здесь ли она, рядом ли? Он может дотронуться до нее рукой, поднажав на педали, но вот, достанет ли он до нее? Что он знает о ней? Кто она, эта Богомила? Он вспомнил запрокинутую голову и руки, сжимающие его спину, он вспомнил отчаяние во взгляде, когда у нее слетел в пустыне багажник, он вспомнил Богомилу, спорящую с ним о Достоевском, вспомнил ее, сидящую напротив в кафе, когда она вдруг сказала ему о себе такое, что говорят только тем, кому верят, у кого ищут поддержки, вспомнил ее, беспечно плещущуюся в соленой воде Мертвого моря и вдруг с криком вылетающую из него, чтобы промыть глаза… Кто ты, Богомила? Задыхающаяся в их любовных схватках-танцах в палатке, так, словно ей не хватает воздуха, задыхающаяся в своих воспоминаниях о монастырях и потных руках, что трогали ее… Черт! Он ничего не знает о ней, но ему ужасно больно сейчас об этом думать, как будто с него сдернули кожу. Что это? Зачем это? Разве на него не свалилась вдруг такая сладкая возможность – провести эти дни в объятиях красивой женщины, почему же он не довольствуется этим? Почему мысли о ней будят в нем сейчас не страсть, а боль? Он мазохист? Или он перешагнул какую-то грань «курортного романа»? Да он, похоже, перешагнул ее еще там, в Иерусалиме, в самом начале их пути. Он впустил ее в себя, он дал этому случиться, потому что не ей, а ему нужна была опора, за которой он поехал сюда, в Святую землю. Ему нужна была ясность видения своей жизни, а он влюбился, как пацан, и сейчас, когда его зацепило и понесло, он увидел, что он ныряет значительно глубже, чем он даже мог себе представить. Там, в Иерусалиме, где все только начиналось, что же он пожелал, стоя у Стены Плача? Что он прятал там от самого себя, прикрывал благочестивой молитвой «Да будет воля Твоя»? Не это ли имя всплывало в нем, как подводная лодка? Имя, как запечатанный конверт, в котором неизвестно что. И вот оно, пожалуйста, – читай! Ты получил чего просил – бинго!
…Они проехали огромную тюрьму, казалось, вымершую, как эта пустыня. Он отвлекся от мыслей о себе и Богомиле, представил, каково здесь сидеть преступникам, покачал головой. Живо представил, как отсюда можно сбежать, усмехнулся. Вдоль дороги стояли тяжелые бетонные тумбы, которые, вероятно можно было быстро вытащить на шоссе, перегородив его.
Потом пошли кактусы, целые поля кактусов, они остановились, сфотографировали, он сыронизировал по поводу ночлега в «этом оазисе», Богомила хмыкнув, вспомнила про мышей, которые «плакали, давились, но продолжали жрать кактусы», при этом она как-то странно посматривала на него. Впрочем, может ему это и показалось, темные очки сидели на ней непроницаемо.
Селение Кетура, где они должны были встать на ночлег, они достигли уже в сумерках. Подъехали к придорожному кафе, где имелись указатели на туалет, сошли с велосипедов. Он сделал пару шагов и чуть не свалился, зацепившись ногой за камень. Блин, так и ходить разучимся! «Девяносто три километра сделали! Мы – молодцы», – откашлялся Алексей. Регина победно улыбалась, он тоже рискнул выдавить из себя улыбку, которая сразу погасла при взгляде на Богомилу. Та сверлила взглядом Алексея, просто прожигала его насквозь. «Сорок, значит, километров проедем и у воды переночуем? Ну-ну…» – «Ну Богомила, мы же только в три часа были у воды! Как раз успели к темноте, видишь?» – проявил чудо терпения Алексей. – «Вижу», – дернула головой Богомила и пошла искать туалет.
Туалет был в саду, за кафе, и женщины ушли первыми. Он посидел, устало вытянув ноги, потом подмерз, полез за жилеткой. Утеплился, кивнул Алексею: «Схожу?» и побрел в сторону кафе, прихватив все пустые бутылки. Кафе совмещалось с магазином, который, видимо, торговал маслом и вином собственного производства. За столиками сидело совсем мало народу – несколько пар да группа военных. Автоматы у них висели на вешалке, как плащи или куртки. Он умылся, набрал воды в умывальнике сбоку от раздачи, втянул носом запахи – те были просто божественны. Прошла из садика Регина, за ней – Богомила с тюрбаном на голове – голову мыла что ли? Он махнул рукой, она подошла. «Ну как, отмылась, красавица?» – «Ты знаешь, тут даже горячая вода есть! Я чуть не вся туда залезла, ну, в раковину! Поставила
