Регину на шухер, пока мылась. Ух, красота! Не забудь сам помыться как следует!» Она шлепнула его ладошкой по животу и пошла на выход, срывая взгляды вояк. «Израильская военщина известна всему свету, – пропел он, двигаясь с бутылками за ней. – Как мать говорю и как женщина, требую их к ответу. Как мать вам заявляю, и как женщина!»
После плескания в теплой воде местного санузла они медленно двинулись к трассе, присматривая, где можно было бы встать. Привлекли внимание ровные ряды оливок, свернули к ним, оказалось – посадки, конечно. Вдоль линий деревьев шли подвешенные шланги, но дорожки были такие мягкие и волшебно ровные, что они, не сговариваясь, остановились и стали ставить палатки.
Он решил выждать, когда Алексей пришпилил днище его (почему его? он в ней уже и не живет ведь?) палатки, он пробормотал что-то про корни и отнес Богомилину палатку подальше, воткнул ее среди деревьев метрах в десяти от соседей. Богомила, вернувшись с прогулки по дорожке сада, одобрительно шлепнула его по плечу, шепнула: «Отселяемся?» Он кивнул.
Поужинали молча, все устали, валились с ног. Пока ели, заметили мелькание фонарей метрах в пятистах от себя, голоса. Затаились, как лазутчики на вражеской территории, вроде и не видели запрещающих знаков, да где ж их увидишь-то в темноте? «Похоже, еще туристы», – проворчал Алексей и полез в палатку. Регина отошла, вернулась, тоже зашелестела входом.
Они сидели у дороги вдвоем. Взошла луна, фонарик был уже не нужен. Он погасил его, встал, подал ей руку: «Пойдем?»
Они молча разделись, молча улеглись, он взял ее за руку. Они лежали на спине, обнаженные, усталые, словно выпитые досуха фляги с водой. «Саша… Я хочу, чтобы ты сделал все медленно. Как тогда, помнишь?» Он помнил. Как он мог забыть такое?
Это было как вальс. Он вел ее, она была ему послушна, земля под ними была восхитительно податлива и нежна. И оттого, что он помнил, каждый миг помнил ее разную – веселую и грустную, простую и серьезную, хрупкую и твердо-упрямую, он был особенно нежен, до грусти, если это слово подходит для таких дел. Да, это был грустный секс, когда вдруг она, стряхнув с себя пелену, вдруг извернулась под ним, снова оказалась наверху, наклонилась и шепнула: «Ну что, Фома Брут, полетает теперь панночка на тебе?» И ночь раскололась для него таким феерическим полетом, что, когда она, обессиленная после своего оргазма упала ему на грудь, он едва смог сдержать свой стон, в котором был и финал этого танца, превратившегося из вальса во фламенко, и радость любви, смешанная с печалью предчувствуемого расставания, и желание защитить ее от ее страхов, и собственный его страх как-то разрешить эти отношения. Он сжал ее, все еще содрогающуюся, крепко, прижал к себе, вытирая ее косой предательскую слезу и зашептал ей в ухо, проталкивая слова сквозь тугой комок в горле: «Завтра – конец нашего пути, Богомила. Эйлат. Давай что-нибудь придумаем? Уйдем от них, хоть на день? Я не могу так. Я хочу видеть тебя, обнимать тебя днем, не прятать все это в этой палатке!» Она погладила его: «Возможно. Знаешь, как я скучаю по ванной? Ну, или, хотя бы по душу. И по кровати. Найдем хостель?» Он кивнул, сглатывая комок, она опять погладила его голову, сказала: «Еще несколько дней. Все будет, Сашко. Все будет…»
…И тут ударил дождь. По деревьям, по дорожке, по палатке. Ошеломленный, он высунул голову наружу, поймал солоноватые теплые капли, осветил фонариком шланги, из которых били фонтанчики, – включилась поливная система. Он нырнул обратно, обнял ее и прижал к себе. Так они и уснули – под шум поливных установок, под иллюзию дождя в стране пустынь и солнца…
День одиннадцатый: Кетура – парк Тимна – Эйлат. Дистанция 75 км.
В это утро они проспали свои полчаса до подъема. Когда за палаткой зазвенела посуда и раздались голоса Регины и Алексея, они проснулись одновременно, расцепили ночные объятия и тихонько засмеялись, тоже одновременно.
«Ну и шо делать будем, Александр Иваныч? Потерпишь до Эйлата?» – сказала она, приникая к нему, горячая со сна, и моментально поджигая в нем желание. «Богомила, ради Бога, они ж тут бродят в двух шагах!» – он сам себя прервал, уже целуя ее в губы, перекатываясь сбоку наверх, начиная движение рук… Она коротко ответила на поцелуй, потом уперлась ладошками в его грудь, отстранила: «Все-все! Остальное – вечером. Лишь бы человеческий хостель найти!» Она вздохнула. Он скатился вбок, нехотя остывая: «Найдем…»
Утром сад, где они встали вчера почти наощупь, выглядел просто сказочно. Восходящее солнце и легкий туман делали оливковые ряды, прочерченные вдоль ровных широких и мягких дорожек, иллюстрацией к какой-то сказочной книге. «Нарния? Средиземье? Где тут хоббиты?» – думал он, невольно улыбаясь и упаковывая вещи. Пришла откуда-то из-за деревьев Богомила, махнула ему издали рукой. Стоящая к ним спиной Регина словно затылком увидела эти их переглядывания, обернулась, прищурилась.
Пока завтракали, палатки сушились на утихших ночью же поливных шлангах, развернутые навстречу встающему и уже припекающему солнышку. «Ветра не было сегодня ночью, – задумчиво сказала Регина, вытирая хлебом тарелку. – Шо так, Леша?» – «Не знаю… У каждой пустыни тут свой характер. Да и скоро уже море. Сегодня много зелени увидим».
…Разогревались на ровном участке, и, что было ему странно, после вчерашних девяноста с лишним километров ноги не болели, а он чувствовал себя вполне отдохнувшим. Он крутил педали, смотрел по сторонам, дышал еще утренней свежестью, не успевшей сбежать от все сильнее припекающего солнца. Действительно, зелени стало больше. Казалось, пустыня неохотно отпускала их из своих шершавых рук, то там, то тут пропуская оазисы с пальмами, кусты вдоль дороги, все больше появлялось кактусов, все чаще мелькали кибуцы со шлагбаумами, другие мелкие городки и поселки.
Он шел за Богомилой, держа дистанцию, и ее фигурка на велосипеде притягивала его взгляд ото всех окрестных красивостей. Он словно впитывал ее в себя глазами, как по вечерам делал это кончиками пальцев, касаясь ее лица. Сегодня с утра мысли с отсчетами до конца похода и расставания удалось загнать куда-то глубоко внутрь, спрятать, закидать песком окрестных пустынь, и он катил, почти бездумно любуясь ей, наслаждаясь свежестью утра и ожиданием вечера. Он твердо решил – даже если приедут поздно, он найдет хостел или отель, и они уйдут на эти пару дней отдыха, что обещал им в Эйлате Алексей.
Вошли в затяжной подъем, лидеры исчезли за перевалом. Он держал Богомилу в прицеле прищуренных глаз, выжимал на пониженной, но отставал. Вскоре и она исчезла за изгибом дороги.
Он крутил свои семь с половиной и
