Бельгиец рассказывал, что город заполнили слухи. Пользуясь межвластием, распоясались уголовники. Они убивали отдельных прохожих, совершали налеты на одиноко стоящие виллы. Вспоминая, как после отделения Катанги по всему краю начались погромы, организуемые соплеменниками Чомбе — балунда — против балуба, журналист заметил, что сейчас балунда живут в страхе, опасаясь, как бы балуба, изгнанные из города р специально созданный для них лагерь, не попытались взять реванш.
— Племенная вражда — это бич независимой Африки, — размышлял он. — Как можно говорить о единстве страны, пароды которой враждуют между собой?
— Но ведь до отделения Катанги и балунда и балуба, эти две крупнейшие народности провинции, жили в мире? — спросил я. — Мне кажется, будь политика местных властей иной, этот мир удалось бы сохранить.
— Что вы имеете в виду?
— В Леопольдвиле мне рассказывали, что за отделение Катанги выступают бельгийские предприниматели. В самом народе призыв к выходу из Конго не находил отклика. И тогда Чомбе решил сыграть на националистических предрассудках, начав злобную кампанию по натравливанию балунда на балуба. В конце концов ему удалось вызвать волну кровавых погромов.
Бельгиец скептически пожал плечами:
— Вам, русским, всюду мерещится рука капитала. Здесь же разгулялась африканская стихия. И теперь долго не уляжется, — после короткой паузы добавил он.
Скептицизм этот был явно наигранным. Мой собеседник, конечно, не хуже меня знал, какую роль в последних событиях играл пресловутый «Горнорудный союз Верхней Катанги», или «Юнион миньер дю О’Катанга».
Эта компания, образованная 28 октября 1906 года, полностью контролировала экономику провинции и оказывала решающее влияние на течение местной политической жизни. Да и как могло быть иначе, если на ее заводах было занято подавляющее число рабочих края, если она была хозяином доброго десятка дочерних фирм, которые держали в руках всю торговлю в области, если ее ставленники возглавляли всю местную информационную службу? Об экономической мощи этого промышленного гиганта можно судить хотя бы по тому, что на его предприятиях производилось 8 % меди капиталистического мира, 73 % кобальта, 60 % урана. В 1959 году, накануне независимости Конго, компания получила 3,5 миллиарда бельгийских франков прибыли.
Когда в перспективе обозначилась, хотя еще и неясно, возможность независимости Конго (ныне Республика Заир), лидеры компании начали лихорадочные поиски «своего» человека среди африканцев. В конечном счете выбор пал на Моиза Чомбе — оборотистого дельца. В его пользу говорило и происхождение — он был сыном верховного вождя народа балунда, и склонность к политической деятельности, причем крайний консерватизм взглядов делал этого торговца особенно подходящей для компании фигурой. С помощью советников-бельгийцев Чомбе сколотил к концу 1958 года свою партию — «Конакат». А в преддверии получения независимости он в глубокой тайне сформировал и правительство Катанги.
При населении 1640 тысяч человек независимость провинции не могла не быть фиктивной. Да Чомбе и не думал о подлинном освобождении от колониального порабощения, когда 11 июля 1960 года заявлял о выходе Катанги из состава Конго. Ом говорил в этот день: «Полностью сознавая повелительную необходимость экономического сотрудничества с Бельгией, правительство Катанги, которому Бельгия только что оказала поддержку своими войсками для защиты человеческих жизней, просит Бельгию объединиться с Катангой в тесном экономическом сообществе».
Просьба была излишней. В конце июля корреспондент лондонской ультраконсервативной газеты «Дейли Телеграф» писал из Элизабетвиля: «Маскарад катангской „независимости" с каждым днем становится все более смехотворным. Самозваный президент Чомбе находится сегодня значительно больше под властью бельгийских чиновников, чем даже накануне провозглашения конголезской независимости, когда он был мелким темным политиканом. Его режим целиком зависит от бельгийского оружия, людей и денег. Без этого его правительство, по всей вероятности, было бы быстро свергнуто как внутренними, так и внешними силами. Сейчас стали различимы общие черты принимаемых Бельгией в Катанге чрезвычайных мер. Они направлены на защиту большой бельгийской финансовой ставки в этом крае и на создание политического предмостья в надежде на привлечение Конголезского союза к Бельгии и к Западу».
Когда я напомнил эти факты бельгийцу, лицо его сморщилось, как от зубной боли.
— Хорошо, я согласен, что у Бельгии есть в Катанге крупные интересы, — сказал он. — Но полюбуйтесь, что творят в Конго американцы.
И пустился в длинные воспоминания о том, что видел недавно в Леопольдвиле, где, по его словам, американцы вершили всеми делами.
— Я не мог пробиться на прием к своему давнему другу — министру, прежде чем не побывал у его американского советника, — жаловался журналист. — Они и в правительстве, и в армии, и в экономике захватили все ключевые посты. А теперь добрались до Катанги.
В его голосе звучало искреннее возмущение.
В гостинице, куда мы вернулись после прогулки, портье передал нам записку от родезийского журналиста. Он сообщал, что в ближайшие день-два будет организована поездка журналистов в Колвези, крупный промышленный центр на востоке Катанги. Я позвонил родезийцу по телефону и выяснил, что разрешение на участие в поездке можно получить у одного американского чиновника, ответственного за связь между представительством ООН и иностранными корреспондентами.
Мне уже приходилось встречаться с этим американцем на телеграфе, где он, видимо, просматривал материалы, отсылаемые журналистами. Его знание русского языка было безупречным, и он не без гордости как-то раз упомянул, что некоторое время работал в аппарате ООН в Нью-Йорке переводчиком. Вместе с тем он не скрывал своей ненависти ко всему русскому, и мое появление в Элизабетвиле воспринял с откровенной враждебностью.
— Мы изгнали Чомбе из Катанги не для того, чтобы здесь появились русские, — сквозь зубы цедил он. — Зачем вы сюда пожаловали?
Меня возмутил его тон.
— Из простого любопытства, — резко ответил я. — Мне интересно своими глазами увидеть, как вы выкручиваете руки своим бельгийским союзникам, пытаясь «освоить» Катангу. И послушать, что они при этом говорят.
Чиновник злобно блеснул своими черными, выпуклыми глазами, хотел что-то сказать, но сдержал себя.
— Сколько же дней вы намерены здесь оставаться? — после паузы спросил он.
— Две-три недели.
— Тогда мы еще увидимся. — И, не прощаясь, вышел из телетайпной, где произошла наша стычка.
