Знакомый владелец автосалона 4S (от английских слов sale, spareparts, service, survey, то есть продажи, запчасти, обслуживание и обратная связь) из города Иу в провинции Чжэцзян рассказал мне, что однажды к нему явился человек крестьянского вида в окружении дюжины детей и внуков. Один за другим они вылезли из микроавтобуса и стали выбирать автомобиль для своего согбенного отца и деда. Старику понравилась модель BMW760H за два миллиона юаней.
— Почему так дорого? — поинтересовался он.
Менеджер принялся перечислять многочисленные «навороты», но дедушка ничего не понимал. Наконец менеджер сообщил, что на водительское кресло пошли лучшие части кожи с двух коров. При этих словах бывший пастушок оживился:
— Ну, значит, машина стоящая!
Для себя он приобрел BMW760H, для сыновей, невесток, внуков и внучек — по старшинству — модели BMW с седьмой по третью. Дети вытащили из микроавтобуса несколько больших коробок с наличностью — карточкам и чекам патриарх не доверял.
Как и многие «корешки», в начале пути он наверняка не обладал ни экономическими знаниями, ни навыками управления персоналом. Но природная сметка, благодаря которой он распознал дорогую машину по сиденьям, позволила ему разбогатеть.
Подобных историй успеха в пореформенном Китае очень много. Наше экономическое чудо создали выходцы из низов.
Они ничего не боялись и не гнушались — в том числе незаконных и даже преступных путей. С другой стороны, после перехода к рынку в китайском законодательстве было много лазеек, которыми «корешки» с удовольствием пользовались. Они не боялись проиграть, потому что начинали с нуля. Как гласит китайская пословица, «босой не боится обутого», или, говоря словами Маркса, им «нечего было терять, кроме своих цепей».
Список богатейших китайцев почти полностью состоит из стремительно наживших миллионы и миллиарды «корешков». Однако деньги и слава уходят так же внезапно, как появляются: по подсчетам составителя рейтинга Руперта Хугеверфа, за десять лет сорок девять фигурантов списка были арестованы или ударились в бега. Обвинения им предъявлялись самые разнообразные: «нецелевое использование средств», «групповое хищение», «групповое мошенничество», «дача взятки», «подделка ценных бумаг», «незаконное привлечение общественных средств», «нецелевое использование сельскохозяйственных угодий», «мошенничество при заключении контракта», «подделка аккредитива»… В народе список миллионеров называют «убойным списком», по поговорке «человеку богатеть — то же, что свинье толстеть»: и того, и другую скорее зарежут. Руперт Хугеверф, родившийся в Люксембурге, живший в Великобритании и прославившийся в Китае как автор ежегодного рейтинга миллионеров, утверждает:
— Если свинью надо зарезать, ее зарежут, даже если ее нет в списке.
В ноябре 2008 года полиция по обвинению в многочисленных преступлениях задержала самого богатого человека в Китае — Хуан Гуанюя. Когда этот выходец из бедной кантонской деревни только занял первое место в рейтинге, журналист спросил:
— Вы его купили?
Хуан Гуанюй ответил:
— Я ненавижу Хугеверфа. Его рейтинг — все равно что доска «Их разыскивает полиция». С какой стати я буду ему платить?
Рейтинг — лишь верхушка айсберга. По всему Китаю ни на секунду не утихает между «корешками» борьба за экономическую власть. В Интернете я прочитал: «Некоторых свиней пускают под нож еще до того, как они растолстеют». В нашу трагикомическую эпоху никто не знает, когда для него прозвенит звонок.
В эпоху культурной революции простые люди тоже боролись за власть, но только не экономическую, а политическую.
В августе 1973 года на десятом съезде Коммунистической партии Китая в центре президиума, как всегда, восседал Мао Цзэдун; по правую руку от него, как всегда, восседал премьер Чжоу Эньлай; но по левую руку красовался «новенький» — молодой человек тридцати восьми лет. После того как Чжоу Эньлай выступил с политическим докладом, молодой человек, нисколько не тушуясь, начал читать доклад «Об изменениях в уставе КПК».
Звали его Ван Хунвэнь. В начале культурной революции он был всего лишь охранником на шанхайском хлопкопрядильном заводе. В ноябре 1966 года они с товарищами учредили знаменитый «Шанхайский генеральный штаб революционных рабочих-бунтарей». За семь лет он взлетел до уровня третьего человека в стране (после Мао Цзэдуна и Чжоу Эньлая) и преемника Мао.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Через три года, после смерти Мао и свертывания культурной революции, его посадили вместе с соратниками по «банде четырех» — Цзян Цин (женой Мао), Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюанем. В декабре 1980 года по обвинению в «организации контрреволюционной группы» его приговорили к пожизненному заключению.
В Китае от революции до контрреволюции один шаг. Люди словно лепешки, которые рука судьбы-поварихи переворачивает вверх то революционной, то контрреволюционной стороной.
Постепенно о Ван Хунвэне забыли. В одиночном заключении он, наверное, дни напролет с тоской вспоминал свое славное революционное прошлое. В августе 1992 года он умер от болезни печени, не дожив до пятидесяти восьми лет. На кремации присутствовали только жена и младший брат.
Человеческие взлеты и падения во время культурной революции так же невозможно пересчитать, как деревья в лесу. В ее начале был насмерть замучен цзаофанями бывший председатель КНР Лю Шаоци. Когда его хоронили, голый труп с длинными нестрижеными волосами накрыли белой тряпкой, а в свидетельстве о смерти написали: «безработный».
В детстве и юности я дважды видел, как дух смерти посещает наш городок. Первый раз — когда цзаофани разоблачали «идущих по капиталистическому пути» партработников, кое-кто из которых совершил самоубийство. Второй — когда после смерти Мао кончали с собой сами цзаофани, объявленные «подручными банды четырех».
Наш местный вожак цзаофаней, как и Ван Хунвэнь, «вышел из народа». Я помню, как звонко звучал на «митингах борьбы» его голос. Если, читая обвинительный приговор, он замечал, что кто-то из «каппутистов» пошевельнулся, то одним ударом ноги ставил его на колени. Когда Мао велел образовывать революционные комитеты из «старых кадров, военных и бунтарей», вожак получил официальную должность заместителя председателя уездного ревкома. На улице на почтительные приветствия знакомых он отвечал ритуально-самодовольным кивком, однако нам, детям, величавшим его «председателем», махал рукой довольно милостиво.
После культурной революции он попал под чистку. Я в числе прочих праздношатающихся выпускников средней школы залезал на забор склада промтоваров, где он содержался, и в окно подглядывал за допросами. Он сидел на низкой табуретке напротив стола, из-за которого на него орали двое «следователей», совершенно так же, как сам он орал на допросах «каппутистов». Теперь он робким прерывающимся голосом рассказывал, как стал пособником «банды четырех». Вдруг он уронил голову на руки и зарыдал, как мальчик:
