Ее маленькие, красиво и точно прорисованные губы обрели цвет, и виднелись маленькие зубки, всегда очень белые, и маленький язык во рту — тот самый язык, который… впрочем, ладно, — что тут говорить, он давно уже выучил наизусть и ноздри, маленькие, как у куклы, и мочки ушей, прохладные и тоже до смешного маленькие, и линию лба, и родинку на виске, и сам висок, и шею, и улыбку, которую он подстерегал каждое утро, как охотник в засаде…
Она проснулась и улыбнулась, глядя на него. Вот улыбка — лови, охотник.
Он как раз завершал свои дела.
— Посмотри, я все нормально уложил? — спросил он и поставил ее сумку возле кровати.
В сумке, вразброс, смятые и спутанные, лежали ее вещи, она успела оттуда вытащить только халат, он запихал его обратно и сгреб все то, что она непонятно когда успела разложить в ванной, — эти ее щетки, тюбики, флаконы и помады… заодно бросил пять или шесть брикетиков с мылом, которые уже лежали в номере — а вдруг пригодятся: измажется где-то, нужно будет вымыть руки, а он уже позаботился.
— Одевайся скорей, — торопил он шепотом.
Пальма за окном раскачивалась на ветру.
— Скоро паром, тебе нужно успеть, чтобы уехать, — повторял он, а она все улыбалась, предчувствуя игру; только что это за игра — никак не понимала и даже, будь что будет, чуть высвободила ногу из-под одеяла — эта нога точно должна была поучаствовать в игре, теплая, нагретая, сочная, голая, в нежнейшем пушке нога.
Он заторопился, чтобы не обратить внимание на эту ногу и не отвлечься, и поэтому склонился к ее лицу, по пути увернувшись от раскрывшихся навстречу губ, и прошептал на ухо:
— Я больше не люблю тебя.
Андрей Рубанов
Жабры жаждут
Вышли в два часа ночи.
Море выглядело нелюбезно. Но сила, энергия, дикая воля ощущались даже сверху, со скал.
Сухопутный человек угадывает большую воду издалека. Шагает по улице — и вдруг накрыло, запахло: вот за этим углом, за поворотом сейчас откроется простор, и соленый ветер ударит в лицо.
К берегу — круто вниз — вела пробитая в камне дорожка: извилистая, но аккуратно оформленная. Где надо — перильца, где надо — ступеньки. Через равные промежутки — фонари, они нас особенно радовали: в темноте мы с Семеном сломали бы здесь шеи через три минуты после начала похода.
Ночь была хороша, соленая, жирная ночь итальянского юга, — цепляй ножом и намазывай на хлеб. Если умеешь.
Пока шли, море понемногу раздвигалось, переставало быть декоративным. Неопределенный шум расслоился на отдельные звуки: вот накатило, вот ударило и взорвалось пеной, вот зашипело и отхлынуло.
На предпоследнем повороте я остановился и сказал:
— Смотри. Оно или не оно?
— Похоже, — ответил Семен. — Пахнет хорошо. Настоящим морем.
— Средиземным, — уточнил я.
— Новый запах, — сказал Семен. — Совсем другой. Как пахнет Черное — знаю. И Каспийское. Балтику — тоже нюхал. Северное море нюхал. И Аральское… Средиземного не нюхал.
Берег представлял собой нагромождение камней, каждый второй размером с автомобиль. Но и здесь меж грубых скальных ребер трудолюбивая рука прорубила проход. Решительно зашагав, я преодолел последние метры, встал на спину валуна и засмеялся от удовольствия, а когда очередная волна превратила мои сухие ботинки в мокрые, засмеялся еще раз — громче и беззаботнее.
Все было настоящее. Остров Капри, ночь, февраль, в Москве минус двадцать пять, а здесь — я сейчас сниму штаны и прыгну в воду, и поплыву.
— Вот, — крикнул я Семену. — Это оно и есть. Средиземное. Обоняй, брат!
Семен уже раздевался.
— Зато, — ответил он, — я нюхал Черное с обратной стороны. Со стороны Турции. Когда возил контрабанду. Из Турции в Новороссийск, по ночам, на вельботе…
— Романтика, — сказал я.
— Да, — сурово согласился Семен. — Еще какая.
Он прошел мимо меня, уже голый, и полез меж камней, на манер краба, упираясь руками и декламируя, неторопливо, в духе старой мхатовской школы:
«По рыбам, по звездам проносит шаланду! Три грека в Одессу везут контрабанду».
Двигался несколько неловко, но зато без единого лишнего движения. Лишних движений он давно не делал: ни во время ночных купаний, ни вообще.
Сел на край глыбы, похожей на огромный зуб, и сообщил:
— Камни везде!
— Держись крепче, — сказал я. — Волна придет — шею свернешь.
— Уже идет, — сказал Семен, и его накрыло. В последний момент, когда подходил пенный гребень, Семен издал глухой крик восторга или ужаса (иногда это один и тот же крик) — после чего исчез.
За первой волной сразу шла вторая, столь же сильная.
Вынырнув, Семен повторил счастливый клич, но уже сытым басом. «Увлажнил жабры», — подумал я и крикнул:
— Плыви!
— Impossibile! — ответил Макаров и полез назад, кашляя и крупно дрожа.
Сел рядом и стал вытирать плечи исподней майкой.
Полотенце мы не взяли.
— Если просто сломать ногу, — сказал он, — это ничего. Но если ступня застрянет — ее просто оторвет к черту.
— Непонятно, как тут купаются местные.
— Они не купаются, — сказал Семен. — Это нам экзотика, а им что? Море и есть море. Давай вот представим обратную ситуацию. Два итальянских балбеса специально приехали в Москву, на два дня, чтобы словить fun. В пятницу после обеда перебежать через Третье транспортное кольцо. Один перебежал, кричит второму: «Марио, это круто! Давай ко мне! Там ускорься, там притормози и смотри, чтоб не сшибло воздушной волной, когда фура проедет…»
Я рассмеялся. Семен закашлялся.
— Что, брат, — спросил я, — жабры отвыкли?
— Ничего, — ответил Макаров. — Это полезно: морской водой носоглотку промыть.
— Мы на острове Капри, — сказал я. — Здесь все полезно. Вода, воздух, запахи. Камни даже.
— Камни — да, — сказал Семен. — Камни очень реальные. Заходи левее этого валуна. За ним будет второй, поменьше, — он квадратный, за него держись — и пробирайся. А когда ударит, просто прижмись спиной к тому, первому, камню, он ровный. Только затылок береги. И расслабься.
— Не учи меня расслабляться. Если б не я, ты бы сейчас сидел в конторе и сосал растворимый кофе.
— Да, — весело сказал Семен. — Это мы хорошо придумали.
— Называется — «выбрались».
— Точно, — согласился Семен. — Выбрались! Ты идешь?
Даже в слабом лунном свете было видно, что он дрожит.
— Холодно, — сказал я.
— Ты ж сам кричал: пошли нырнем, ночь, скалы, звезды… Иди. Только не спеши. Имей в виду, она тебя может не только оттолкнуть, но и за собой потащить.
— Волна?
— Да.
— Как будто про женщину сказал.
