Туда же приходят седовласые супруги, чтобы за кружкой пива вспоминать о прошлом и покалякать о разных разностях: о белокурой Лизе, вышедшей замуж за умного Карла и теперь вместе с ним созидающей собственное гнездышко в дальней заокеанской стране; о хохотушке Эльзе, чуть не полвека живущей в Гамбурге и обзаведшейся там уже внучатами; о покорном, но мужественном Франце, любимце матери, сорок лет назад павшем на поле битвы под чуждым небом Франции.
Напротив помещается семейная группа, пред которой дымится яичница с вареньем и высится бутылка белого вина. Отец семейства — пожилой румяный весельчак; все его приятное лицо дышит честностью, добротою и чистотою помыслов. Дети — два сына и дочь — чинно и степенно едят и пьют, почтительно отвечая на обращенные к ним слова отца. Мать, ласковая, мягкосердечная толстушка, улыбается и отцу и детям, но не забывает и себя, исправно истребляя яичницу и прикладываясь к бутылке, которая вскоре сменяется другой.
Кто хоть недолгое время наблюдает немецких женщин, тот не может не проникнуться к ним полным уважением. В них столько милой простоты, сердечности и истинной женственности. От их добрых лиц и ясных, чистых глаз так и брызжут лучи того душевного света, который и светит и греет, создавая мирную, уютную и здоровую домашнюю атмосферу.
Глядя на этих женщин, невольно представляешь себе их чистенькие жилища, где так хорошо пахнет разными душистыми травами; их укладки, полные снежно-белого, аккуратно сложенного и пересыпанного такими же травами белья; старинную, тяжелую, но блестяще полированную мебель с резными украшениями; хорошие, покойные, мягкие, опрятные и нарядные постели (совсем иначе устроенные, чем в гостиницах); чистенькие кухни, где готовятся такие аппетитные и сытные блюда; полные кладовые и чуланы. Представляешь себе их мирные беседы по вечерам в уютной столовой, за ярко горящей лампой. Жена вяжет чулок, муж курит трубку и просматривает свою любимую газету, передавая из нее жене все, что может интересовать ее, и между ними происходит обмен мнений, всегда тихий и мирный. У этих людей старого склада не может быть разногласия.
Если дети еще маленькие, то они в это время уже уложены спать, а если уже большие, то все они также сидят вокруг стола, занятые каким-нибудь делом.
Немецкие женщины (я говорю исключительно о средних и низших классах населения), в общем, не из тех, при взгляде на которых у чужеземца может закружиться голова, зато они обладают удивительным уменьем раз навсегда завладеть сердцем того мужчины, который им близок. Едва заметно, понемногу, они такими крепкими узами привязывают к себе доверившееся им мужское сердце, что оно не может вырваться, если бы даже и хотело, под влиянием каких-нибудь посторонних соблазнов, из этих уз, потому что тогда мужчина потерял бы свой теплый уголок, где он окружен самою нежною заботою и преданностью. Вот почему так дружно и живут немецкие супруги, не принадлежащие к верхним слоям, где все идет на другой лад.
Мы с Б. третьего дня вечером посетили один из здешних «пивных садов». Нам хотелось испытать удовольствие пообедать под музыку. Однако на практике это удовольствие оказалось не совсем удобным: обедать под музыку в Баварии могут, по-видимому, только люди, одаренные особенным пищеварительным аппаратом, чем мы с Б. похвалиться не можем.
Оркестры, играющие в мюнхенских пивных садах, достойны полного внимания. Члены этих оркестров — бравые, рослые и мощные солдаты — не боятся труда и делают свое дело не за страх, а за совесть. Они мало говорят и никогда не горячатся, потому что берегут силы для дела. Они дуют в свои инструменты не изо всех сил, иначе могли бы лопнуть не только эти инструменты, но и барабанные перепонки слушателей; нет, они так бережно и умело пользуются и своими здоровыми легкими, и доверенными им трубами, тромбонами и корнет-а-пистонами, что эти оркестры следовало бы поставить в образец многим вольным оркестрам в других странах. Вообще нам, иноземцам, не мешало бы поучиться немецкой добросовестности не только в этом, но и в других делах.
Если вы находитесь за милю от мюнхенского военного оркестра и не глухи, как камень, то можете слушать его, не ощущая особенного волнения. Но когда вы находитесь под его непосредственным влиянием, он овладеет вами всецело, как неиспорченная немецкая женщина овладевает сердцем своего мужа, и не допустит вас заняться ничем другим.
Это мы с Б. в полной мере испытали на себе. От мощных звуков оркестра все кругом нас дрожало и тряслось. Суп нам пришлось есть холодным благодаря тому, что в то время, когда нам подали его, оркестр играл бравурный вальс, под такт которого наши суповые ложки так и плясали у нас в руках и ни за что не хотели подноситься ко рту. Когда принесли нам рыбу, началась полька, мы никак не могли отличить рыбьи кости от мяса. Белое вино после рыбы мы поглощали под звуки веселого галопа с большим трудом и самым неприличным образом обливались этим кислым вином, очень походившим на уксус. Только что подали нам жаркое, как оркестр принялся «жарить» Вагнера.
Нет ни одного европейского композитора, под музыку которого было бы так затруднительно есть бифштекс, как Вагнер. Удивительно, как мы с Б. еще не подавились бифштексом под музыку этого композитора! Пользоваться горчицей и подливкой было совсем немыслимо. Б. только плачевно посмотрел на эти ингредиенты и удовольствовался куском хлеба в качестве единственной приправы к жаркому. Я, как менее покорный судьбе, чем мой приятель, обмакнул было свой кусок в подливку, но он попал мне не в рот, а прямо на мой новый смокинг, украсив его полудюжиной неизгладимых пятен.
Словом, мы с Б., даже под чарующие звуки «шествия валькирий» чувствовали себя довольно плачевно благодаря нашей прихоти пообедать под хорошую музыку.
Всего легче дался нам картофельный салат под «Фауста». Положим, раза два куски этого салата застревали у меня в горле, но каждый раз мне удавалось благополучно отправить их дальше по назначению, и вообще остаться «победителем в этой игре», если можно так выразиться, не опасаясь огорошить читателя излишней «образностью».
Начиненная вареньем яичница тоже довольно ловко проскользнула у нас в пищевод, поощряемая прекрасными созвучиями какой-то сладкой симфонии.
Сыр мы ели под музыку из «Кармен», а по счету платили в начале целого букета интернациональных песенок. Потом поспешили вон из сада, чувствуя и в желудке и в голове страшный сумбур.
В другой раз мы ходили в такой сад специально пить пиво, но на этот раз уж без музыки. Зато в это посещение мы узнали, что кто не желает больше пить, тот должен немедленно закрыть свою кружку; в противном случае его кружка мгновенно подхватывается служанкою и возвращается вновь наполненною.
