Сделав шаг в сторону, я неожиданно заметил на другом суку еще одну птицу, которую скрывало от меня стоящее впереди дерево. Обе глухарки сидели спокойно, не проявляя никакой боязни. Я перестроил кадр и заснял обеих птиц. Потом я начал шуметь, махать руками, кричать, чтобы спугнуть копалух, но птицы почему-то не реагировали на мои усилия. Тогда я крикнул на всю тайгу:
— Петр Константинович! Федя!
— А-а-а! — отозвался один из парней невдалеке.
— Идите сюда, здесь копалухи!
Видимо, привыкнув к моему присутствию, глухарки и тут не шелохнулись. Скоро захрустели сучья.
Увидев приближающегося Федора, глухарки забеспокоились и завертели головками.
— Иди скорее! — крикнул я. — Я хочу тебя заснять вместе с птицами!
Рядом раздался выстрел. Глухарки заквохтали, как перепуганные куры, и спорхнули с дерева.
— Ты с ума сошел! — закричал я.
К счастью, мои актрисы улетели невредимыми.
— Извините, не выдержал, — оправдывался Федя.
— Вскоре к нам подошли Петр Константинович с Тимкой.
— Что за пальба здесь? — напустился Сорокин на Федора. — Ведь условились искать дичь только для киносъемки! Для охоты будет особое время, вечерком, когда снимать нельзя.
Мы продолжали свой путь по тропе к верховьям речки. Дичь больше не встречалась. Солнце скрылось за горы. В тайге наступили сумерки.
Вблизи шумящего потока мы выбрали место для ночлега. Развели костер. Ребята занялись устройством шалаша.
— Дядя Петя, как насчет того, чтобы пострелять к ужину? — спросил Федор.
Мы посоветовались с Петром Константиновичем, как сделать, чтобы дать ребятам возможность поохотиться и в то же время не распугать дичь перед завтрашней съемкой.
— Вот что, братва, — сказал заготовитель. — Вверх по речке не ходите. Не портьте нам дело на завтра. Идите обратно по тропе километра на три, на четыре, там и палите.
Вскинув ружья на плечи, ребята бодро зашагали вдоль речки.
— Теперь заснять бы вам самого глухаря, — сказал Петр Константинович.
— О! Это моя давняя мечта — заснять глухаря, особенно токующего.
— Э, брат, его стрелять-то сложно, а не только что снимать. К нему ведь чуть не на брюхе ползешь, дышать перестаешь. Приезжайте к нам в апреле — мае, сведу вас на далекие токовища. Там глухарей собирается десятками. Вот это зрелище! Вы знаете, как надо подкрадываться к токующему глухарю?
— Нет, никогда не приходилось.
— Вот слушайте. Во-первых, скажу, что название глухарь совсем не подходит к этой птице. В шутку, что ли, кто назвал ее так? Птица эта очень чуткая. Слышит приближение охотника за десятки метров и не подпускает его к себе близко. А во время тока чутье у глухаря еще тоньше. Что же происходит на токовище? Рано на рассвете глухарь начинает петь. Это песня не песня, так что-то вроде шелеста, шороха и потрескивания, как иногда в костре слышишь. Вот прислушайтесь, — показал на костер Петр Константинович.
Между сучьями и бревешками, объятыми пламенем, что-то шипело, щелкало, трещало, пело тоненько на разные голоса.
— Вот примерно такое издает глухарь, — продолжал Сорокин. — Песня его начинается редким щелканьем. Упаси бог нечаянно пошевелиться в это время или просто кашлянуть. Улетит глухарь! Нужно тихо стоять и ждать. После щелканья песня переходит во второе колено, слышишь звук, словно топор на точиле точат. В это время глухарь действительно ничего не слышит. Пускайся со всех ног, но не более трех-четырех шагов. Замирай опять, потому что вторая часть песни очень короткая.
До нас долетели звуки далеких выстрелов. Петр Константинович прервал рассказ, прислушался:
— Ребята промышляют... Не дай бог, если во время токования глухарь услышит такой выстрел. Все, улетит.
— Что могут ребята видеть в сумерках? — спросил я.
— Увидят. Глаз у них зоркий. Глухаря-то стрелять на току приходится тоже почти в сумерках, едва его различаешь.
— Значит, под первую половину песни глухаря совершенно нельзя двигаться? — спросил я, горя желанием до конца выслушать прерванный рассказ.
— Ни в коем случае! Испортите всю охоту! Замереть нужно и переждать щелканье, а с началом второй половины песни бежать. Так можно подобраться под самое дерево, на котором сидит глухарь.
— Сложная тактика...
— А что ты думал, паря! Ведь это охота! Иногда глухарь, дьявол, молчит, прислушивается, вот и стоишь чуть ли не на одной ноге минут десять. Отекет ведь нога-то вся. А он возьмет да и улетит. Пропала охота! Ищи другого глухаря.
Из лесной темноты на костер вышли наши ребята и положили на землю четырех рябчиков.
Петр Константинович поворошил птиц рукой:
— А рябчиков стрелять — одно баловство. У нас их в тайге, как воробьев на ваших городских улицах.
— Ну, не скажи, дядя Петя, — возразил Тимка, — Мы этих-то четырех нашли с трудом.
— Так ведь птица спать улеглась, притаилась. Вы, может, под целыми выводками ходили сейчас, а они припрятались и не думали слетать с деревьев. Вы что, не знаете рябчиков?
Едва в тайге рассвело, Петр Константинович разбудил меня.
— Вставайте, сейчас самая пора охоты.
Легкая сизоватая дымка пронизывала всю тайгу. На востоке алело небо.
Федор с Тимкой еще спали. Сорокин махнул рукой:
— Пусть спят. А мы тем временем сходим с вами в одно местечко. Знаю я тут ручеек, глухари часто на гальку прилетают. Известно ли вам, для чего глотает глухарь гальку?
— Для перетирания пищи в желудке.
— Правильно. Пойдемте, может, удастся посмотреть, как птицы гальку собирают.
Хорошо в осенней сибирской тайге даже в самые тусклые предрассветные минуты! Весь лес полыхает красками. Кругом рассыпано золото лиственничной хвои. Тайгу украшают красные листья осин, черемух и рябин. Среди этого осеннего цветного хоровода особняком стоят никогда не меняющие своей окраски ели и кедры.
Мы прошли километра два вдоль речки, потом свернули влево к небольшому ручью, вытекающему со стороны плосковерхой возвышенности. Огромные ели обступили русло ручья. Осторожно пробирались мы под лапами хвойных исполинов. В этом лесном уголке царил полумрак.
Неожиданно за нашими спинами послышался шум. Мы быстро оглянулись. Вдоль ручья, снижаясь, тяжело летела большая черная птица с длинной, вытянутой шеей. Мы разом припали к земле.
— Слетаются на гальку, — шепотом сказал Сорокин.
Трудно было увидеть, куда сел глухарь: мохнатые ветви елей скрывали от нас русло ручья. Вдруг снова послышалось хлопанье крыльев. Над самыми вершинами елей пролетел огромный черный красавец и с размаху сел на одно из деревьев. Под его тяжестью закачались ветви.
