А служил я тогда в Новочеркасске. В этом городе оказался и старик гончар. Хорошие горшки, кувшины да разные там макитры делал. Поговорил я с ним, пришлось, конечно, пайком своим заинтересовать, время было не сытое, он к отвечает: «Давай, мил человек, попробуем. Никогда я таких штук. не выделывал, а почему не попробовать? Тебе польза м мне интерес. Только ты, мил человек, глину, мне добывай, где укажу, да массу приготовляй по моему рецепту. Бог даст, и выйдут твои штуки!»
Вот так начала работать наша «фирма». Добывая я глину, подвозил ее на ручной тележке к дому старика, делал массу, а старый мастер на своем станке выделывал глиняные бомбы так же, как делал кувшины и горшки. Не сразу у нас дело наладилось, пришлось помудрить с обжигом, но не зря говорится, что «терпение и труд — все перетрут».
В общем, получились у нас силикатные бомбы. Понимаете? Получились! А я думаю дальше; почему бы каждому летчику звена не дать бомбы со своим цветом разрыва? Бы же знаете, как это удобно — не ждать, пока с полигона сообщат результаты, да еще, глядишь, и напутают, а сразу: отбомбился, и сам видишь, куда попал — в мишень или в «белый свет».
В зарядную камеру я закладывал окрашенный мел. У каждого летчика свой цвет; у одного — эфесный, у другого — синий или желтый. Конечно, не так, чтобы очень хорошо видно, но разобрать можно… Перестали мы зависеть от лимите, старика зачислили в штат, и вся наша эскадрилья стала пользоваться такими; бомбами.
Конечно, такие хитрости от бедности. Пришло время, стало больше цемента, и прекратили мы эту кустарщину. Но важно было найти выход тогда, когда трудно, а для этого обязательно надо думать, товарищ Крапивин.
Я слушал, не сводя с Гроховского глаз, и мне было стыдно, будто это я так. оплошал, а не мои сосед Крапивин.
— Вы представьте, товарищи, как прокладывают полевую связь пехотинцы, — продолжал Гроховский, обращаясь ко всем. — Через буераки, ручьи, кустарник и другие препятствия они тянут провод вручную. Адский труд, а под огнем противника — долгий и опасный. Пехотные связисты в ноги поклонятся, если мы, хотя бы частично, решим эту задачу. А мы ее решим обязательно. Но опять–таки думать надо! Не вышел один способ — найдется другой. Один недодумал—другой подскажет, как и делается у добрых людей… А теперь последнее, что я должен сказать вам, товарищ Крапивин. Сейчас вам уж придется подумать — интересно ям для вас то, чем мы занимаемся? У нас м неудачи бывают, и рисковать порой приходится. А главное, что требует наше дело, — это желания и умения думать! Вот я и прошу вас над этим поразмыслить.
На следующий день Крапивин подал Сафронову рапорт о переводе! Его не удерживали, и больше я о нем не слышал. Но в связи с происшедшим я спросил Сафронова:
— Товарищ командир! А правда, что рассказал Павел Игнатьевич про глиняную бомбу?
— Он еще не всю правду рассказал. До этого он воздушную стрельбу ввел некоторую рационализацию. Придумал складные конуса и способ, как одновременно выпускать не один, а три конуса. Вот и приметил его в 1928 году Ионыч {2}. В округе Гроховского представили на командира отряда, а начвоздуха решил, что больше пользы он принесет в Москве летчиком–испытателем НИИ. Да вы лучше с Малыничем поговорите. Он с Гроховским — с первого дня нашей организации.
Владимир Малынич оказался моим ровесником, ему шел двадцать восьмой. Мне представился крепыш среднего роста, круглолицый, крупноглазый, полногубый, с густой, очень красивой шевелюрой. Несмотря на молодость, доверчивостью не страдал. Долго прощупывал, кто я, зачем это мне нужно.
А потом рассказал, что Гроховский появился в НИИ ВВС в 1929 году, Малынич в то время работал техником–конструктором при инженерном отделе. От других летчиков–испытателей Гроховского отличал больше всего рационализаторский «зуд». Он видел недостатки не данного самолета, как другие, а самолетов вообще. Скажем, бывший тогда на вооружении самолет Р–1 мог поддержать пехоту только стрельбой и бомбометанием. II нем помещались летчик и летнаб, и это считалось нормальным. А если сконструировать подвесную кабину и перевозить в ней раненых? Или подвесить специальные кассеты и ставить дымовые завесы? Или сбрасывать kистовки на позиции противника? Или катушку с телефонным кабелем и прокладывать линии полевой связи? Подобные вопросы никому и в голову не приходили, а у Гроховского они возникали каждый день, и он не давал покоя другим.
В то время в наших ВВС уже назревал вопрос о парашютах для летчиков, в первую очередь для испытателей. А Гроховский и эту идею переварил по–своему. «Почему только для летчиков? — задался он вопросом. Почему бы не сбрасывать на парашютах ящики с боеприпасами для пехоты, кавалерии и артиллерии? Или, скажем, медикаменты, продукты и вообще любое снаряжение?»
На все эти случаи он предлагал различные варианты коробов, мягких мешков, соображал, как их закрепить на бомбодержателях и как сбрасывать. Ему говорили, что шелка в стране нет, что он дорог, что парашюты покупаем за золото. «Но почему парашют обязательно должен делаться из шелка? — ставил Гроховский встречный вопрос. — Почему нельзя применить менее дефицитный материал? Например, наш знаменитый льняной перкаль? И не тратить на парашюты золото, а производить их у себя?»
Лозунг «Догнать и перегнать развитые в техническом отношении страны» партия воплощала в дела. В числе тех, кто много сделал для этого в авиации, особое место принадлежит П. И. Гроховскому. Во всех его высказываниях и поступках выражалось критическое отношение к установившимся нормам и взглядам, смелость в опытах, утверждавших неиспытанное.
Коренным свойством его натуры была потребность все подвергать критическому осмыслению. Но полезность такого свойства для дела признали не сразу.
Надо отдать должное тогдашнему начальнику института комкору В. С. Горшкову. Старый большевик, прошедший школу революции и гражданской войны, человек широкого кругозора, он заметил и оценил эту одаренность Гроховского и официально разрешил ему заниматься конструктивными разработками.
И что замечательно: в таком действительно неизведанном деле, как парашютизм, Гроховский не был единственным начинателем. Одновременно с ним идею отечественного парашютостроения отстаивали инженеры М. А. Савицкий, Н. А. Лобанов, И. Л. Глушков, Ф. П. Ткачев. Основателем парашютного спорта и пропагандистом идеи парашютных десантов стал другой летчик— Л. Г. Минов. Он быстро вырастил целый отряд энтузиастов.
До 1929 года во всем мире парашют считался средством индивидуального спасения летчиков. В 1930 году Минов осуществил первые групповые прыжки с ясно осознанной целью создавать десантные подразделения для нападения на объекты в тылу противника. Инициатива Минова была реализована уже в 1931 году созданием опытного воздушно–десантного отряда под Ленинградом. Это дает право считать Минова первым, сделавшим практические шаги.
