Бык обошел машину вокруг, потом подцепил ее рогами сбоку и стал поднимать ее. Колеса оторвались от земли. Рауль выхватил из-за пояса кольт и выстрелил в воздух два раза. Бык опустил машину и некоторое время стоял, прислушиваясь и нюхая воздух.
Рауль лихорадочно газовал, и, наконец, машина вырвалась из плена и понеслась по пастбищу.
— Хотел бы я, чтобы в машине находились представители «Лиги антитаурина», — сказал Рауль.
Мы с Борисом улыбнулись.
Хозяин мчался домой, где уже был приготовлен стол согласно правилам мексиканского гостеприимства.
Рауль живет в старинном помещичьем доме, построенном еще в начале прошлого века. Снаружи четыре высокие каменные стены, в одной из которых железные ворота. Невольно представляешь, как в эти ворота въезжают экипажи, запряженные лошадьми.
Машины проскочили ворота и остановились посредине квадратного дворика, выложенного брусчаткой. Со всех четырех сторон на дворик смотрят открытые веранды.
Комнаты этого старинного дома напоминают музей. На стенах головы прославленных быков ранчо «Пьедрас Неграс», фотографии. Этот бык был убит сто лет назад, этой фотографии шестьдесят лет, на этой стене собраны грамоты, здесь медали.
— Скорее к столу! — торопит хозяин. — Скорее! Обед а-ля мехикана. Только наши мексиканские блюда. Главное из них барбакоа — мясо, жаренное в листьях кактуса.
Повар в белом переднике и огромном крахмальном колпаке тащит поднос, на котором гора барбакоа.
— Но прежде нальем по рюмочке мецкаля! — крикнул хозяин. — Должен предупредить гостей: водка очень крепкая, семьдесят градусов. У нас ее пьют по капельке.
Я видел, как Борис Головня и Дима Гасюк скептически улыбнулись.
— Ты переведи, — сказал Дима, — что у нас на севере пьют спирт девяноста шести градусов.
— Да-а! — протянул хозяин, и гости тоже удивились.
Мы выпили по рюмке.
— Я вижу, насчет водки мое предупреждение было излишним, — снова взял слово хозяин, — а вот по части перца будьте осторожны.
Рауль показал на небольшие тарелочки, на которых был перец. На одной тарелке стручки побольше, на другой поменьше. На третьей еще меньше, а на четвертой — перец, протертый в виде соуса.
Я предупредил друзей, чтобы они брали стручки, которые побольше: они слабее.
Мои друзья посмотрели на мексиканцев, которые ели маленькие стручки; и тоже взяли по маленькому. Они хрустнули зубами. На глазах у них появились слезы, но на губах была улыбка.
— Браво! — удивленно сказал хозяин.
Мы с Ренато Ледуком переглянулись. Повторялась история, которая произошла с ним восемь лет назад в Грузии. Я был у Ренато переводчиком. Грузины очень тепло встречали нас. Городские власти Тбилиси устроили прием неподалеку от города, в Мцхете. Вот так же, как сейчас, было много народу за столом, много вина на столе, шашлыков, цыплят табака, был и перец.
Тосты следовали один за другим. Наконец поднялся со своего места грузин и сказал:
— Вы, мексиканцы, и мы, грузины, схожи. У вас черные волосы — и у нас, вы темпераментны — и мы, вы любите перец — и мы тоже. Выпьем за дружбу мексиканского и грузинского народов.
Когда выпили, Ренато вдруг попросил перец, которого он до тех пор не видел на столе. Ему подали стручок размером с мизинец. Он откусил и сказал: «Трава!»
Такое заявление обескуражило грузин. Тамада подозвал официанта и попросил принести перец покрепче.
Появились стручки поменьше, размером вполовину мизинца. Их положили перед Ренато, и взоры были устремлены на мексиканского гостя.
Он спокойно съел целый стручок и повторил: «Трава».
Я перевел это слово грузинам. Тогда тамада стал отчаянно кричать что-то по-грузински официантам. Они убежали за следующей порцией перца.
На этот раз появились стручки размером в треть мизинца. Это был самый крепкий перец Грузии. Не все грузины осмеливались его есть.
Ренато тщательно разжевал стручок и проглотил.
— Ты им скажи, — попросил меня Ренато, — это, конечно, перец. Но он мексиканскому не родня. У нас есть стручки размером с ноготь мизинца. И он жжет не только когда его ешь, но и дня два после этого...
Я не стал рассказывать эту историю сейчас, за столом, чтобы не подзадорить моих друзей. Я видел, как они бесстрашно уничтожают самые маленькие стручки. Будто это не перец, а мармелад. Мексиканцы разводили руками и восторженно кричали «Браво!».
— Ребята, это опасно, — шепнул я.
— А-а! — храбро ответили они.
...Поздно вечером мы приехали в отель и легли спать.
Может быть, было часа три или четыре ночи. Я проснулся и увидел — в темноте кто-то бродит. Пригляделся: скрестив по-наполеоновски руки на груди, по комнате ходил Борис Головня.
— Ты чего, Боря?
— Жжет, ведро воды выпил, не помогает.
— Соль надо есть, Боря. Легче будет. Я же предупреждал.
Я повернулся на другой бок и опять уснул.
Было уже светло, когда меня снова разбудили чьи-то шаги. Дима Гасюк ходил из угла в угол.
— Ты чего, Дима?
— Подлец!
— Кто?
— Борис. Сожрал весь запас фталазола, все таблетки снотворного и спит. А мне, кроме тетрациклина, ничего не оставил. Я уже пять таблеток проглотил, не помогает и сон не берет.
— Тетрациклин — это ведь таблетки от насморка.
— Знаю, — как-то грустно сказал Гасюк. — Других нет!
...Утром мы мчались на очередную съемку. Я вел машину. Мои друзья сидели с побледневшими от бессонницы лицами.
— Ты, конечно, прав, — сказал Дима Гасюк. — Мексиканцы — народ особенный.
Борис Головня кивнул в знак согласия.
Секреты, которым тысяча лет
Индейские базары в Мексике почему-то бывают не по воскресеньям, а по понедельникам и четвергам. Наверное, эта традиция существует века, с тех пор, когда индейцы жили но своему календарю.
Был именно понедельник, когда мы с Луисом Суаресом, местным журналистом и моим частым попутчиком по путешествиям, ехали в город Сан-Мигель Альенде. Мы проезжали мимо селения Уичипан, в котором был базар. По обочине дороги шагали индейцы из других селений. Они шли на базар целыми семьями. Дети постарше бежали вслед за взрослыми, а малютки сидели в мешках за спиной у женщин. Индейцы несли на плечах свой нехитрый, самодельный товар, который они надеялись продать на базаре.
Индейские базары в отличие от всех базаров мира не шумные. Здесь не кричат громко, индейцы ходят как-то мягко, осторожно, словно тени. Иногда негромко спрашивают цену и без спора идут дальше.
Даже скупщики-метисы, которые приезжают из городов, не повышают голоса. Они останавливают индейцев но дороге на базар, смотрят их поклажу.
