— Нет, давайте дотерпим до вечера, — возражает Петя. — Нельзя же устраивать лабаз в часе ходьбы от лагеря. Нет никакого смысла!
— Дело не в смысле, а в силах, Петя!
— Ничего, осилим, не беспокойтесь!
Двадцатиминутный отдых кажется слишком коротким.
С сожалением отбросив давно докуренные папиросы, натягиваем несколько охладившуюся на ветерке обувь, взгромождаем мешки и трогаемся дальше.
Вскоре наши мучения увеличиваются жарой и вызванной ею жаждой. Черные базальты жадно поглощают солнечное тепло; к двум-трем часам дня на поверхности лавового потока становится жарко, как в африканской пустыне. Сходство подчеркивается абсолютной безжизненностью этой зловещей каменной долины. Ни деревца, ни кустика, ни травки; только черные, источающие сухой жар лавы, на которых пестреют лишайники. Я ловлю себя на мысли, что из-за очередной глыбы вот-вот появятся заросли колючих кактусов!
Как-то мне пришлось вести геологические работы в пустыне на границе с Ираном, но и там сжигающее солнце не было столь яростным и беспощадным, как тут, в Заполярье. Удивительный парадокс природы, в который трудно поверить, не испытав его на собственном опыте!
К сожалению, мы не предвидели такой жары и не захватили с собой ни глотка воды. Вместе с усталостью в нас нарастает вызванная жаждой слабость; мы все чаще останавливаемся для отдыха и курения. Во рту у меня давно уже горько и сухо. Я с трудом раз за разом проглатываю отравленную никотином слюну и считаю пройденный путь не километрами, а шагами. Сто шагов, двести, триста, четыреста, четыреста пятьдесят, четыреста девяносто девять, пятьсот. Стой! Отдых!
В этот мучительный день впервые в жизни я испытал галлюцинацию. Мне мерещился то шум падающих с высоты прохладных водяных струй, то вкус нежных и сочных абрикосов, то запах утопающих в свежей зелени фиалок. Однажды мне померещилась такая несуразица, что я расхохотался и напряжением воли согнал с себя это вызванное переутомлением и жарой наваждение. За небольшой угольно-черной глыбой базальта, грани которой отражали солнечный жар, мелькнуло что-то бурое, мелькнуло и… прыгнуло ко мне на спину. Я ощутил упавшую на мешок дополнительную тяжесть. Черт! Встряхиваю плечами — тяжесть исчезла. Мой смех остановил шагающего рядом Куклина; он вопросительно смотрит в мою сторону. Но разве объяснишь такое!
К четырем часам дня мы дошли до небольшой котловины, на дне которой сверкала прохладой и свежестью вода. Берега озера заросли жесткой щетинистой травой; чуть в стороне растет жиденькая купа почти не дающих тени лиственниц. Трудно передать словами облегчение, с которым мы сбрасываем поклажу, а заодно с ней и почти всю одежду. Через несколько минут, еле отдышавшись и остыв на ветерке, устремляемся к озеру. Оно оказалось неглубоким и потому относительно теплым. Купание не только освежило — оно буквально оживило нас. Через несколько минут мы разлеглись под одной из лиственниц, где тени как раз хватало для того, чтобы спрятать четыре головы. Теперь, если не шевелиться, кажется, что только боль в плечах, на которые страшно взглянуть, да горящие подошвы ног напоминают о пройденном пути. Но стоит двинуть ногой или рукой, как глухая боль тянет то один, то другой одеревеневший от усталости мускул.
Мы выходим с этого привала только в шесть часов вечера. Горячий крепкий чай, обильный обед из холодной тушеной оленины и короткий сон восстанавливают нашу способность к дальнейшему движению. Наученные горьким опытом, мы подкладываем мягкое не только под Лямки мешков, но и в обувь. Для того чтобы острые, как ножи и пики, ребра камней не натирали ног, мы вкладываем в обувь толстые стельки из травы. Теперь идти значительно легче; трава спасает ступни не только от механических травм, но и от прогревающего действия базальтов. К счастью, у всех нас Достаточно свободная обувь на рифленой резиновой подошве; она позволяет пользоваться и толстыми шерстяными носками, и портянками, а сверх того, даже и травяными стельками!
— Хотел бы я посмотреть здесь на пижона в сапожках! — смеется Петя.
Действительно, всякая обувь городского типа не выдержала бы в этих условиях и одного дня. Даже моя пара экспедиционной обуви, которую я впервые надел лишь сегодня, и та стала вечером расползаться. Мое счастье, что беда оказалась поправимой — просто подошвы были пришиты гнилыми нитками. При помощи дратвы, шила и иголки Таюрский ликвидировал надвигающуюся катастрофу.
Вторая половина дня оказалась несколько менее мучительной. Медленно склонявшееся к горизонту солнце уже не так сильно раскаляло базальты. Кроме того, мы, очевидно, втянулись в равномерный ритм ходьбы. Разумеется, мешки по-прежнему нестерпимо давили на плечи и мы по-прежнему балансировали на качающихся глыбах, но постепенно рождалась уверенность в себе.
Теперь я смотрел уже не только под ноги, но и по сторонам. Нужно сказать, что лавовый поток щедро раскрывал перед нами все новые и новые картины развития вулканических процессов в долине Монни.
Прежде всего в этот и последующие дни мы имели возможность хорошо изучить все формы и типы лавовых валов коробления. Их высота колеблется от шести до десяти метров, ширина — от сорока до пятидесяти метров. В верхней части каждого вала вдоль его осевой линии идет продольный разлом с более или менее глубоко провалившимся сводом. Осевшие глыбы базальтов имеют клиновидную форму и напоминают каменные клинья в замках оконных сводов. Большинство валов коробления, несомненно, образовалось после того, как корка на движущемся лавовом потоке уже затвердела.
Это доказывается многочисленными трещинами, бороздящими склоны вала на всем его протяжении. Из некоторых таких трещин на дневную поверхность выдавилось небольшое количество огненно-жидкого расплава. Так как лава была к этому времени очень вязкой, она не растекалась по склону, а застывала в виде своеобразных длинных наростов, форма и разрез которых очень напоминают железнодорожный рельс.
Некоторые валы коробления, однако, явно образовались в виде высокой волны на еще жидком потоке. Их склоны морщатся многочисленными рядами лавовых «канатов» различной толщины. Это следы стенания расплава с поверхности вала. Сводовая их часть обычно сохраняется неразрушенной.
Еще более интересную картину представляли собой окаменевшие лавовые озера. Еще до экспедиции, анализируя аэрофотоснимки, мы обратили внимание на группу из нескольких округлых впадин размером около ста метров и глубиной до десяти метров. Происхождение этих впадин, носивших у нас условное название лунных кратеров, было совершенно загадочно. Чтобы посетить их, я решил сделать небольшой крюк, уклонившись к южному краю потока.
