Вспоминая последние дни, я прихожу к выводу, что эта часть путешествия была самой тяжелой. Ни на бешеных перекатах Анюя, ни на безводных волоках Ангарки, ни в дождливой долине Уямкунды никто из нас не испытывал такого физического напряжения. Если бы мы не облегчили наших мешков, оставив еще часть груза в лабазе у лагеря на базальтах, нам бы, пожалуй, не дойти.
Наутро после первого нашего перехода я почувствовал, что прошедшая ночь не принесла мне никакого облегчения. Плечи, руки, ноги, поясница — все ныло и болело как после тяжелых ушибов. То же самое испытывали мои товарищи. Со стонами вылезали они из тесной палаточки на базальтовую поверхность. Даже чарующая прелесть ясного утра и свежая, омытая росой зелень у озерка не радовали глаз. Казалось невероятным, что через какой-нибудь час-пол тора мы сможем взвалить на себя чудовищную поклажу я вновь начать тяжкий марш но этой каменной пустыне.
— Нет, товарищи, с такой ношей мы до вулкана не доберемся. Выкладывайте-ка все из мешков, посмотрим, без чего мы сможем обойтись.
— Выложить нетрудно, а вот как мы оставим все это, — говорит Саша. — Лопаты, чтобы вырыть яму, у нас нет, нет и подходящего дерева подвесить мешок, а уж о постройке настоящего лабаза и говорить нечего!
— Я уже думал об этом. Здесь есть очень глубокие трещины в базальте. Если опустить в такую трещину сверток, его никакой зверь не достанет. К тому же там, на дне, вероятно, настоящий холодильник.
Мы выбираем самую глубокую трещину, рассекающую лавовый поток. Ее ширина не превышает тридцати — тридцати пяти сантиметров, глубина — около трех метров. Со дна, как из ледяного погреба, тянет зимним духом. Очень возможно, что в каких-нибудь закоулках этого природного склада еще сохранился нерастаявший снег. Ни человек, ни зверь спуститься в эту яму с отвесными стенами не могут; следовательно, лучшего лабаза и не придумаешь!
После завтрака мы при помощи веревки спускаем на самое дно трещины лепешки, с полпуда мяса, банку вытопленного оленьего жира и две пачки рафинада. Кроме того, освобождаемся от патронов, чайника, байкового одеяла и собранных за вчерашний день образцов.
Следующие дни пути по лавам оказались несколько менее мучительными, чем первый этап; но все-таки это были очень тяжелые переходы, требовавшие крайнего напряжения физических и духовных сил. Нам никак не удавалось пройти за день больше десяти-одиннадцати километров; и это после того, как мы с тяжело груженной лодкой без особого труда проходили по двадцать — двадцать пять километров за день!
Усиленная работа требует усиленного питания. Я с тревогой следил за быстро убывающим провиантом. Катастрофически таяли запасы хлеба, делался все более легким большой клеенчатый мешок с вареным и тушеным мясом. Перед сном я долго ворочался на жесткой базальтовой постели; невдалеке маячил тощий призрак голода. Неужели это непредвиденное обстоятельство помешает работам на вулкане?
Но счастливая звезда экспедиции помогла и в этот раз. На четвертый день путешествия по лавам Куклин заметил какое-то движущееся пятнышко на зеленом склоне долины. Это был пасущийся на траве олененок. Сбросив на камни мешок, Таюрский отвязал свой карабин и бросился в погоню. Через два часа он вынырнул из-за глыбовых нагромождений базальта — совсем не с той стороны, откуда мы его высматривали. За плечами он тащил убитого и уже выпотрошенного олененка. Я совершенно успокоился. Мяса с избытком хватит до возвращения к лагерю у плоскодонки!
Наутро мы с Сашей отправляемся на вулкан. Таюрский и Бонапарт остаются в лагере, чтобы заготовить впрок добытую вчера оленину, иначе под этим жарким солнцем она может быстро испортиться.
Я забираю с собой мою тяжелую фохтлендеровскую камеру. Саша берет маленький аппарат и барометр-высотомер.
Склон маленького бокового ущельица, в верховьях которого поднимается конус вулкана, с каждой сотней метров становится все круче. Все труднее подниматься по извивающемуся узкой черной лентой лавовому потоку.
В километре от оставшейся внизу палатки нам приходится преодолеть почти отвесный сорокаметровый лавопад, ниспадающий с одного из высоких порогов этого истока Монни. Струи застывшего базальта так причудливы, что вряд ли был столь же живописным водопад, несомненно существовавший здесь до извержения. Перед нами вырастает множество фантастических фигур из смоляно-черной шлаковидной лавы. Они напоминают то башни готических соборов, то гигантский гребень из органных труб, то каких-то невиданных животных, то, наконец, средневековых католических монахов в черных, спущенных на глаза капюшонах.
Одолев лавопад, мы попадаем в невероятно трудную для передвижения зону вспененных лав. Вулканологи называют их занозистыми, кружевными, игольчатыми и т. д. Каждое из этих образных названий как нельзя более точно передает основную особенность такой разновидности мгновенно затвердевшего каменного расплава хрупкость, изящество и колючесть.
Ноги проваливаются в этих со звоном рассыпающихся каменных зарослях. Каждый шаг поднимает легкое Облачко щекочущей горло и искрящейся на солнце пыли; а впереди вырастают все новые и. новые нагромождения легчайшей лавовой пены. Молоток догружается в такой эфемерный камень, как в покрытый тонкой ледяной корочкой весенний снег. Мы осторожно заворачиваем в бумагу и кладем в рюкзак образец лавы величиной с хорошую буханку хлеба; он весит не больше, чем весила бы таких же размеров губка! Через несколько дней, когда мы вернулись к нашей лодке, мы опустили этот образец в воду — он плавал в ней, как пробка! Позднее был измерен удельный вес пенистой лавы — он колебался между цифрами 0,8 и 0,7!
Еще одно усилие — и мы у подножия вулкана. Как ни странно, ни Саша, ни я не испытываем в этот решающий момент никакого священного трепета. Нами целиком владеют деловые интересы, не оставляющие почти, никакого места для отвлеченных восторгов. Сейчас важнее всего ничего не пропустить, все увидеть и возможно больше понять! Впрочем, необычность момента все-таки сказывается в приподнятости настроения, легкости походки и в особой взаимной предупредительности.
Лавовый поток, по которому мы шли все эти дни, излился из широкой зияющей трещины, которая рассекла северо-западную часть кратера. Ширина прорыва достигает сорока метров, глубина — шестидесяти. Лапы, перелившись через громадную брешь, каскадами спускаются прямо на север, к долине Монни.
Трудно передать словами впечатление, которое производит эта игра могучих сил. Прежде чем подняться на вершину вулкана, я внимательно изучаю его со стороны. Поднимающийся до полутора тысяч метров гранитный массив прорван, как кусок теста или лист бумаги. Ярко- красный конус вулкана лежит прямо на светло-серых гранитах. Он имеет геометрически правильную форму, высоту около ста двадцати метров и диаметр основания до полукилометра. Подножие вулкана состоит из бурых и красных полусцементированных шлаковых лав. Выше по склону чередуются, образуя концентрические полосы, черные лавы и красные шлаки. Общий наклон внешней поверхности конуса близок к сорока пяти градусам; подниматься к кратеру, по-видимому, нелегко.
