Поскольку ни телеграфной, ни радиосвязи между Бхайрува и Катманду не было, никто не знал, когда возобновятся рейсы на гражданской линии. Около сотни пассажиров (и число их с каждым днем увеличивалось) с надеждой ожидали самолет (по большей части это были гуркхи-пенсионеры). Начальник аэропорта считал, что в течение ближайших двух недель он сможет нас отправить.
Хотя торопиться нам было некуда, мы единодушно решили, что оставаться в этом лагере больше одного-двух дней невозможно. Выход был один — перейти границу с Индией, добраться до железнодорожной станции и оттуда ехать через Горакхпур в Раксаул: то есть проделать кружной путь в несколько сот миль со многими пересадками. Из Раксаула можно добраться до Катманду только с пересадкой — поездом, а затем автобусом. Мы рассчитали, что такое путешествие займет около пяти дней, если не задерживаться в дороге.
Существовали и другие осложнения. Перед отъездом из Катманду в министерстве иностранных дел меня предупредили, что, если во время путешествия мы покинем территорию Непала, без новой визы уже не сможем вернуться, а за визой придется ехать в Дели, ближайшее место, где есть непальское консульство. Но даже в Дели нельзя получить такое разрешение без согласования с Катманду. Я тогда предложил сделать соответствующую пометку в наших паспортах, чтобы предупредить возможные осложнения, но чиновник МИДа отказался на том основании, что в инструкции подобный случай не предусмотрен.
На следующий день приходился один из многочисленных непальских праздников; все учреждения и даже некоторые лавки были закрыты. Плоский невыразительный пейзаж навевал скуку. Предгорья были скрыты туманной дымкой, и знойный, несущий мелкий песок ветер носился по равнине. Делать было нечего. Мы весь день валялись на земле возле палатки: даже разговаривать не хотелось. Мы уже перечитали все книги, которые захватили из Катманду, и я снова, второй раз за время путешествия, взялся за «Братьев Карамазовых».
На следующее утро я решил попытать удачи у местных властей, отправившись после завтрака к «бара хакиму», то есть губернатору дистрикта. Со мной пошел Анг Дава. По случаю столь важного события он натянул на себя практически весь гардероб: толстые бриджи, несколько свитеров, толстые чулки, тяжелые альпинистские ботинки и темные очки. Он нес ледоруб и выглядел как настоящий альпинист, каковым собственно и являлся. На мне была моя обычная одежда: износившиеся за путешествие шерстяные брюки и фланелевая рубашка с открытым воротом. Анг Дава ничего не сказал, но его безукоризненный вид и насмешливый взгляд, брошенный на меня, ясно говорили, что, с его точки зрения, мне не хватает чувства собственного достоинства.
Резиденция губернатора — большое, беспорядочно построенное в англо-индийском стиле двухэтажное здание, одиноко стоявшее в поле за городом. К нему вела дорога, покрытая таким толстым слоем пыли, что мы шли словно по сыпучему снегу. У ворот болтался часовой, куривший сигарету. Он и не подумал спросить, что нам нужно. Чувствовалось, что в свое время предпринимались попытки развести здесь сад. Об этом говорила большая клумба с пламенеющими каннами и живая изгородь из олеандр, густо покрытых пылью; казалось, их розовые цветы покрасили серой краской. Посреди высохшего газона лежала груда скамеек, видимо предназначенных для посетителей. Ставни были закрыты, и дом казался необитаемым. Мы обошли его кругом, но никаких признаков жизни не заметили. Я крикнул несколько раз — никто не отозвался — и вернулся к воротам, чтобы посовещаться с часовым. Я спросил его, туда ли мы пришли. Он не стал утруждать себя ответом, а просто кивнул утвердительно головой и показал большим пальцем в направлении дома.
Я вернулся и снова начал кричать. Наконец наверху открылись ставни и в окне появилась седая коротко остриженная голова. Это был сам губернатор. Часы показывали почти половину одиннадцатого, но он выразил недовольство, что его потревожили в такую рань.
— Приходите завтра, — проворчал губернатор и со стуком захлопнул ставни.
Нам ничего не оставалось делать, как уйти, и мы уже повернули к воротам, когда на веранде раздался топот. Обернувшись, я увидел, как распахнулась передняя дверь и оттуда стремительно выскочил губернатор, небритый, в одной пижаме. Он просто не понял, оправдывался он, что иностранный джентльмен — без сомнения американец — оказал ему любезность своим посещением, и поэтому хочет извиниться за свою грубость. Но мы должны понять, продолжал он, что в этом варварском месте у него не так часто бывают посетители, здесь нетрудно забыть хорошие манеры. Он говорил на правильном английском языке, хотя и несколько старомодно (в подобном стиле выдержаны диалоги в забытых викторианских романах).
Губернатор повел нас в комнату наверху, где стояла большая конторка, диван и два кресла, из которых лезли пружины. Когда я сел, раздался мелодичный звон и из-под меня вылетел столб пыли. Губернатор открыл окно и закричал в пустоту, чтобы принесли чай. Никакого ответа не последовало. Анг Дава не снимал своих очков, которые скрывали большую часть лица, поэтому его национальную принадлежность нельзя было определить сразу. Губернатор, приняв его за одного из моих соотечественников, обратился к нему по-английски. Непалец, конечно, не понял ни слова. Не подумав, я стал переводить.
— Вот как, — сказал губернатор, улыбаясь и слушая только самого себя, — первый раз встречаю американца, который взял на себя труд выучить наш язык.
Как только мне удалось вставить слово, я рассказал ему свою историю.
— Вот как, — повторил он, — значит, вы англичанин и были солдатом, как и я. Но это великолепно! Вы будете моими гостями. Я устрою охоту на тигров, носорогов или на других зверей. Сделаю все, что вы захотите. У меня есть слоны. Все к вашим услугам.
Из дальнейшего рассказа выяснилось, что он, по его собственному выражению, «ублюдок» из семейства Ран. Как и другие многочисленные незаконнорожденные отпрыски этой семьи, он еще юношей поступил на военную службу.
— Но я всего лишь ублюдок и сын ублюдка, — продол-, жал он, — и поэтому я никак не мог подняться выше полковника.
Однако у него было одно ценное качество — знание английского языка, но поскольку он не мог принимать участия в дворцовых интригах, то получил назначение на гражданскую службу. Он пробыл в Бхайрува два года и теперь собирался оставить свою должность.
— Звание губернатора, — сказал он, — славы не приносит, но этот пост, — он замялся, подыскивая подходящее слово, — как бы это сказать, не без выгоды, вы понимаете?
