— Чё он, совсем обалдел? — Петрович недовольно озирался по сторонам, рассматривая в наступающих сумерках сильно раздавшиеся берега. — Неужели он ночью хочет Обь проскочить? Это ж самоубийство…
Опасения Петровича были обоснованы. Речушка, такая маленькая в начале пути, — двум казанкам не разойтись, — здесь, в низовье, имела очень даже приличный размерчик, и вполне соответствующую волну, которая едва-едва не достигала края низко сидящих бортов. А что же будет твориться на главной сибирской реке, если ее ширина превышает километр?
Начальник, видимо, тоже понял всю тщету попыток — впереди идущая моторка вильнула в сторону и полным ходом направилась к берегу. Судя по прямолинейности хода — место не выбирали, да и сложно разглядеть что-нибудь приличное на лесистом берегу, когда солнце уже совсем закатилось. Петрович дошел до той же самой точки и точно повторил маневр — чтоб не черпануть от шефской волны.
Место предполагаемой стоянки оказалось не самым удачным — из-за плотной стены кустов и деревьев не то что две — одну-то палатку было ставить некуда — только-только участочек для костра и все. Правда, рядом с предполагаемым кострищем лежала березка — готовый лесной диванчик. Но этим и ограничивались прелести берега.
— Так, лодки не разгружать, палатки не ставить. Сейчас по-быстрому чайку с консервами пожуем, ночь перекемарим, а завтра — чуть свет, по Оби рванем. На утренней зорьке река будет спокойной. — Николай Григорьевич, недовольно крутивший головой, наконец принял окончательное решение.
— Гы, а их тут и ставить-то негде. Стало быть, спать будем стоя? — Волнухин, как всегда, успевал первым обшарить окрестности и потому в любом месте устраивался с большими, чем остальные, удобствами.
— Зачем стоя? Можно надувные матрасы достать, они ж сверху лежат.
— Тогда я и спальник достану. Мой — тоже недалеко.
В конце августа в Сибири ощутимо чувствуется приближение зимы — ночной холод лучше всякой дэты или диметилфталата разгоняет комаров и мошку, потому с этой стороны ночевка под открытым небом больших неприятностей не сулит. Но если вдруг пойдет дождь, или даже снег, что совсем не редкость в такое время года — тогда без палатки будет полная катастрофа — ватный спальный мешок на природе даже за пару дней высушить невозможно.
Студент Игорь, глядя на Волнухина, тоже решил рискнуть и полез за спальником. А мы с Петровичем, переглянувшись, не стали трогать свою лодку — пересидим как-нибудь, все равно завтра база, а там до самого отъезда спи, сколько влезет.
— Везет тебе, Петрович, — выдал я свежую мысль, когда мой напарник перебирал в продуктовом ящике залежи нетронутых за лето консервов, — как длинный переход, так твое дежурство: суп, кашу не варить, уток, рыбу не чистить. Открыл каждому по баночке тушенки — вот и вся готовка. А я всегда после бурежки скважин кухарничаю…
— Так Петрович — хитрый, вроде меня, он еще до нашего отъезда прикинул, за кем ему в график становиться, — рассмеялся Волнухин. — Опыт, батенька, опыт… Побродишь с наше — и ты научишься.
Костер догорал, изредка постреливая угольками, мы не то чтобы удобно, но более или менее терпимо, расположились на ночевку вокруг него, когда в ночной тишине появился еле слышный звук.
— Моторка идет, — приподнял голову Петрович. — Вихрь, и лодка пустая. Легко идет.
— Так мы ж рядом с городом — тут всего-то верст пятнадцать осталось, — отозвался начальник.
— Ночью по Оби? Впрочем, если казанка совсем пустая — можно рискнуть.
— Если мимо пойдут — завернут к нам, костер от реки далеко видать.
— Шеф, а почему они должны завернуть? Может, торопятся люди? — возразил я, — ночь же на дворе.
— Не, обязательно завернут. Проскочить мимо ночного костра — дурной тон…
Слова начальника сбылись через полчаса. Описав широкую дугу, дюралевая казанка ткнулась в берег рядом с нашими, ничем от них не отличаясь. В освещенном круге из темноты показались два коренастых сибиряка: в телогрейках, болотных сапогах, с накинутыми поверх брезентовыми плащами.
— Здравствуйте, — в один голос поздоровались гости.
— Здравствуйте, здравствуйте…
— На охоту, али за рыбой собрались? — спросили прибывшие.
— Да не, мы геологи. Отработали уже. На базу возвращаемся.
— А-а-а. Понятно, понятно. А мы вот с корешем — строители местные, на охоту едем. Утка не сегодня — завтра улетит, да боровая птица сейчас к реке выходит — камни клевать на зиму. Самое время с ружьем побродить.
— Чайку не желаете? — спросил дежурный по «кухне» Петрович.
— Отчего ж? С удовольствием.
— А чего ж на ночь глядя, не страшно было по Оби-то?
— Не, мы люди привычные. А ночью едем — потому как время жалко. Всего-то пара выходных, если еще их на дорогу истратить, то что это за охота получится? А там в лесу у нас заимка есть, так что будет, где переночевать. Кстати, вот вам печенюшек к чаю. Да вы, видать, и хлеба-то давно не видели?
— Конечно, уж недели две как сухари кончились. Вот спасибо вам.
Петрович залил в чайник свежей воды, принес пару рыбных консервов сделать бутерброды из предложенной охотниками буханки хлеба, ссыпал в миску ломаное печенье, что продается на вес, без упаковок. Те рассмеялись, глядя на нашу кильку в томате. Оно и понятно — ни один настоящий сибиряк не будет есть московские консервы, разве что с большой голодухи.
— Мужики, дело такое, этот оболтус, — один из охотников кивнул на молчавшего приятеля, — пронадеялся на меня, а я — дурак, на него. В общем, собрались на охоту, а патронов — раз-два и обчелся. Возвращаться — плохая примета, тогда уж лучше вообще не выезжать. Оно, вроде бы на заимке должны быть… А вдруг не будет? Не помним мы, сколько там патронов с последнего раза оставалось. Не поможете беде такой? Только у нас и денег нету — зачем в тайге деньги?
— Тю… А, пожалуй что, патронов вам дадим — мы-то больше стрелять не будем, а к следующему году они все равно стухнут. Да и новые дадут, ответил начальник. — Берите, тут у меня полста шестнадцатого калибра, дробь — трешка. Годится?
— Еще как годится. У нас ведь тоже шестнадцатый — с более мелким калибром промысловики ходят, с крупным — приезжие городские. А мы — местные, потому шестнадцатый — наш любимый размер… О… Гильзы-то бумажные — на выброс… Мы больше латунные пользуем, ну да дареному коню… Вот спасибо, вот выручили… Ну, бывайте, ребята. Счастливо оставаться, а мы дальше покатились…
— И вам ни пуха ни пера.
— К черту, к черту.
Мотор завыл и горе-охотнички отбыли. Вскоре звук от ихнего вихря совсем исчез, а мы вновь начали укладываться спать. Однако уснуть в ту ночь было не так-то просто, едва первый сон начал смежать веки, как снизу по течению опять раздался стрекот мотора. На сей раз Петрович долго прислушивался, прежде чем сообщить:
