письмом, ты сказала: «Прочитай его, если тебе важно, что я думаю о том, что ты прислал мне из самолета», а мне, конечно, это было важно, и я прочитал, и ты еще и еще раз побила меня головой об стену, об которую я и сам себя уже замучился бить.
Не важно, что я написал тебе. Не важно вскрывать смыслы всех этих идиотских слов и предложений. Еще в Энске, раскаиваясь в написанном, я говорил тебе, что все это было только ширмой. Я хотел расстаться с тобой, то письмо – следствие моего желания поставить точку. Но я не смог, и это, наверное, самое главное. Не смог. И сейчас не могу. Нет, не так – сейчас не хочу и не могу.
Там, в Мавринске, я читал твой ответ, твой безжалостный анализ меня, и готов был развернуть машину и начать двигаться в сторону Киева. Я тогда написал тебе, помнишь? А потом мы снова смогли найти в себе силы, чтобы поговорить, той же ночью, в том же Мавринске, в той же дешевой гостинице, где кроме меня никого не было. Мы говорили, потом писали, все никак не могли расстаться, и там, тогда, мы снова смогли обнять друг друга, смогли сбежать из камеры пыток, где мучили друг друга только что, в спальню, где были только ты и я.
Наверное, секс – не все, что нужно людям, но тогда, там, нам с тобой он был нужен, нужен, как кислород в упавшей на дно подводной лодке, и мы смогли повторить нашу близость, смогли свернуть пространство. Я чувствовал твои губы, твои плечи, твою грудь, я ощущал себя внутри тебя, и ты отвечала мне, ты тоже чувствовала меня.
Там, тогда, в Мавринске, я понял, что нет запретов для тех, кто любит и тянется друг ко другу. Для тех, кого разрывают границы и километры. Они сшивают друг друга друг с другом буковками на экране, они добиваются того, чего лишены, потому что верят.
Я знаю, невозможно утолить жажду на расстоянии. Но можно, хотя бы, попробовать.
Я знаю, невозможно удержать наши отношения, находясь так далеко друг от друга. Но я все пишу и пишу тебе, и не могу не писать.
Я думал, что мы расстанемся, сохранив в памяти приятные воспоминания о хорошо проведенном времени, но я ошибался. Я сделал тебя частью себя, еще там, в Израиле, впустил тебя, а ты впустила меня.
Остается – или выгнать друг друга, или шагнуть навстречу. Ударить или отдать. Поверить или разувериться. Сказать «люблю» или возненавидеть. Боюсь, у нас с тобой нет иного выбора…
Твой Механiк
Разговор в вайбере, утро следующего дня, 9 часов
– Доброго ранку, Богомила! У нас уже утро, надеюсь, что я не разбужу тебя сейчас. Пережил эту ночь. Перележал ее, глядя в потолок. Ничего не изменилось. Мой вопрос остался в силе. И я жду твоего ответа.
А пока уехал на велосипеде. Гоняться за призраком Богомилы.
Через три часа
– Доброе утро, Саша!
Ты, Саша, хочешь, чтобы я ответила да или нет, ничего не анализируя. Вот так просто по-детски, приняла тебя таким, каким ты хочешь казаться для меня сейчас? Когда нас разделяют пять тысяч км? Предположим, я скажу «да» и расстояние сократиться до маленькой комнатки в Киеве. Ну, предположим. Пофантазируем. И что дальше? Что мы будем делать? Как будем жить, зная, что мы не выполнили главную нашу миссию в жизни? Мы ответственны за тех, кого приручили? Или это красивые слова и на практике ничего не значат? А главное в жизни – идти по пути страсти? Страсти.... Тебя не любовь захватила в плен, а страсть. Ты жаждешь меня, как глотка воды в пустыне. И я могу напоить, но когда утолится жажда, что останется? Чувство насыщения, конечно. Ты любишь меня? Возможно так. Но меня ли, Саша? Я думаю только ту часть меня, которая тебя восхитила. Как ты правильно написал, ту Богомилу, которую увидел в Израиле. А другую меня ты хочешь узнать? Напиши мне. Но только мне, и никаких публичных «ширм». Слова – это ширма, ты сказал. Напиши так, что я увидела тебя. Любовь – это когда отдаешь душу. Напиши мне что такое любовь в твоём понимании… Напиши мне, почему ты сделал выбор стать священником. В тот год, когда ты начал служить, я только пришла в церковь и осталась в ней по сей день. Обстоятельства менялись, и я адаптировалась под них. Я знаю почему и зачем я в этой церкви застряла, но совершенно не знаю зачем это сделал ты? Пока я не узнаю это, я не смогу легко и просто ответить да или нет. Пока у тебя не появиться желание быть откровенным со мной, быть понятым мной – я помолчу лучше. Что было в Израиле, то было в Израиле.
– Хорошо, Богомила. Я напишу. Может, немного позже напишу о себе, хотя я и так все время пишу о себе. Но хочешь, я напишу тебе о тебе? Какой я увидел тебя? Не только там, в Израиле, но и сейчас?
– Не знаю. Мне стало сложно с тобой общаться. Ты не хочешь говорить со мной. Ты привык так, чтобы тебя слушали.
– А ты рискни?
– Ты не стремишься объясниться, ты не думаешь даже быть понятым. Тебе достаточно, чтобы тебя услышали и поверили. В идеале сразу. Саша, а насколько глубоко ты сам веришь во все, что пишешь, делаешь и говоришь?
– Я хочу говорить с тобой. Но кто ты? Ты хочешь знать меня, ты даже пыталась залезть внутрь меня пару раз и вывернуть наизнанку. Я тоже хочу знать тебя. И рассказать тебе о тебе хочу.
– Ты не любишь, когда я анализирую твою тексты. Еще когда их дописываю… Как ты узнаешь меня?
– Что-то ведь я уже увидел. И я хочу спросить тебя, так ли это. Попробуем?
За неделю до Страстной недели, Абалаков, Сибирь / Киев
Письмо Александра
Тема: ЗЕРКАЛО (попытка сказать о тебе)
Есть люди, на которых все написано. Ты смотришь на него и видишь, что, откуда и почему. С такими людьми очень удобно, но, когда ты их прочитываешь до конца, становится скучно. Предсказуемость – и никакой загадки.
Есть люди прозрачные настолько, что их самих не видно. Они – как стекло, сквозь которое ты сморишь на мир. Иногда это стекло окрашено в разные цвета, тогда и мир преображается. Иногда это стекло приближает, тогда берегись солнечных лучей и эффекта линзы, можно сгореть. Иногда – отдаляет, и ты видишь близкое далеким, а большое – маленьким.
А ты – зеркало. Ты отражаешь того, кто рискнул заглянуть внутрь тебя, отражаешь безжалостно и точно.
Однажды,
