Разведя небольшой костер, охотники стали жарить мясо. Ели они его полусырым, запивая большими глотками воды из скорлуп.
— Два дня пути от наших гор, — проговорил О'Брайен.
— Сколько мы сможем унести? — спросил Бэйн.
— Не знаю, — ответил охотник. — Двое суток ходьбы с тяжелым грузом — трудная задача. Надо подумать.
— Ты добыл великолепный трофей, — заметил Бэйн. Насытившись, он почувствовал, как к нему возвращаются сипы.
— Если бы я промахнулся, то, наверно, застрелился бы! — воскликнул О'Брайен. — Это мясо… Как много их было! Однажды Гриммельман рассказывал мне, что видел колоссальные стада зебр в тысячи голов. Теперь я верю ему.
— А я все думаю о Стюрдеванте, — неожиданно произнес Бэйн. — У него есть ружье. Может быть, он еще жив.
— Хорошо, если бы это было так, — откликнулся О'Брайен. — Голландец мне нравился, но его нет уж слишком долго. Если кто-нибудь выберется отсюда, найти наши горы ему потом нетрудно. А пока никто в целом мире и не подозревает, что мы оказались здесь.
Острым охотничьим ножом Майк отхватил еще кусок мяса и, бросив на угли, проговорил:
— Значит, ты думаешь, он погиб?
— Люди, которые могли бы нам помочь, возможно, находятся отсюда и в двадцати милях, и в пятистах двадцати. Стюрдеванту просто не повезло. Следующий, может, окажется удачливее. Вполне вероятно, что Смиту удалось выбраться. У него было много воды, и счастье, возможно, улыбнулось ему.
Солнце палило все сильнее; рой черных мух вился вокруг мяса.
— Давай закопаем мясо и поищем укрытие, — предложил О'Брайен. — Я больше не могу есть, по крайней мере какое-то время.
После обильной еды они с трудом поднялись. Теперь следовало закопать мясо, пока солнце и мухи не добрались до него. Выкопав в песке неглубокую ямку, Майк и О'Брайен положили туда остатки туши и засыпали песком. Мухи не оставляли мяса до последнего момента и не улетали даже тогда, когда их погребал песок. О'Брайен сыпал проклятиями.
— Я кое-что здесь заметил, собирая хворост, — проговорил Бэйн.
Подняв свои тюки, охотники подошли к торчащей под углом из каменистого грунта скале, от которой падала тень, достаточная для того, чтобы укрыть их тела и драгоценную воду. Заснули они почти мгновенно.
Солнце господствовало над землей. Ничто нигде не шевелилось. Муравьи скрылись в своих прохладных ходах под землей, пробираясь к запасам воды. Жара стала невыносимой. Но вот гигантское светило покатилось к западу. Становилось прохладнее… Скала начала отбрасывать длинные тени. Наступил вечер. Подул легкий ветерок. А двое мужчин все еще спали в тени под скалой.
Грэйс и Гриммельман сидели и завтракали. Неожиданно они увидели О'Брайена, который поднимался из каньона с тяжелой ношей на спине, и сначала приняли его за Бэйна, но когда он подошел ближе, стало ясно, что это охотник. Только он один мог принести такую огромную тушу. Плечи и руки О'Брайена покрывала запекшаяся кровь, смешанная с песком. Рой мошек и мух надоедливо вился вокруг него.
О'Брайен страшно устал, и ему было не до разговоров. Он молча прошел в пещеру. Грэйс и Гриммельман последовали за ним. Они помогли ему накрыть драгоценное мясо, чтобы защитить от солнца и мух. Затем О'Брайен растянулся на рваном одеяле и застонал. Грэйс и Гриммельман принесли ему воды и немного пчелиных сот.
— Бэйн бросил меня, — пробормотал охотник. — Бросил. Ушел. Как и тот сумасшедший Смит.
— И ты пришел один? — спросил Гриммельман. — Ты позволил ему уйти?
— Он ушел, когда я спал, — О'Брайен закрыл глаза. — Взял все скорлупы, кроме одной. Мне с трудом удалось добраться до последней базы с водой. Я шел по его следам два или три часа. У меня больше не было воды. Хорошо еще, что он не забрал ружье.
Грэйс заплакала и отошла в глубь пещеры. Ей захотелось побыть одной в темноте, прилечь и подумать. Теперь вот и Майк Бэйн. Еще один поставил свою жизнь на карту. Безнадежная рискованная затея — найти выход во внешний мир.
Она слышала, как Гриммельман что-то говорил О'Брайену, затем голоса смолкли, и старик вышел из пещеры.
Теперь их стало только трое.
Потом они с жадностью набросились на мясо антилопы, принесенное О'Брайеном. Оставшуюся часть высушили на солнце и развесили в своей кладовой в дальнем конце пещеры.
О'Брайен уходил каждое утро я к вечеру возвращался с большими ящерицами, которых он ловил в отдаленных каньонах. Грэйс и Гриммельман вдвоем бродили в поисках пищи, обследуя давно знакомые им соседние холмы и скалы.
Наступил еще один рассвет и еще один завтрак у входа в пещеру. Они развели огонь от небольшого костра, который поддерживали всю ночь, и разложили перед ним съестные припасы. За последние два дня О'Брайену ничего не удалось найти. Мясо кончилось. Они ели только дыни с медом, запивая их теплой водой. Возможно, к вечеру удастся добыть ящериц.
— На днях я видел пчел, — произнес О'Брайен.
— Где? — спросила Грэйс.
— В дальнем каньоне, — ответил он. — Было бы совсем неплохо найти мед. Быть может, мед как раз и поддерживает в нас жизнь, а не мясо ящериц или другая пища.
— Я пойду с тобой, — сказал Гриммельман. — Возьмем немного сот и попытаемся отыскать гнездо. Когда взойдет солнце, можно будет легко проследить за полетом пчел.
— Отлично, — бросил О'Брайен. — Вы пойдете, Грэйс?
Она взглянула на него.
— Нет. Слишком далеко идти, да придется еще и карабкаться по скалам. На этот раз я останусь здесь.
— Да, — кивнул Гриммельман. — Даже для меня будет далековато, но придется идти. Я хорошо знаю пчел и их повадки.
— Если ничего не найдем, пойду опять в пустыню, — сказал О'Брайен. — Нам нужны антилопы. Хоть бы одна появилась поблизости!
— Может, Бэйн вернется, прилетит с самолетом, — проговорила Грэйс.
— Надеюсь, — ответил О'Брайен. — У меня иногда появляется чувство вины перед ним, да и перед Смитом тоже. Когда уходишь отсюда, все время кажется, что где-то за соседним холмом, за следующим перевалом стоит забор или проходит дорога. Это своего рода наваждение.
Гриммельман поднялся и сказал:
— Пойдем искать пчел.
И они ушли.
Грэйс смахнула с камня крошки, смыла жирные пятна и посыпала чистым песком, чтобы на него не садились мухи. Подбросив в костер сучьев, унесла подальше и закопала корки от дынь. Стало жарко. Тело покрылось липким потом. Грэйс вошла в пещеру, нашла свой небольшой саквояж с чистой одеждой, щеточками и расческами — все то, что она успела взять с собой из самолета.
Она подошла к прудику и разделась. Потом взяла одну из жестянок и, зачерпнув воды, плескала ее на себя до тех пор, пока не стала совсем мокрой. От мыла, которое было у нее в самолете, осталось лишь одно воспоминание. Она отошла на несколько шагов в сторону, туда, где был песок, и принялась натирать им тело, царапая бронзовую от загара кожу. Вернувшись к воде, она окунулась, смыла песок и почувствовала себя удивительно чистой и свежей.
