— Пошлите, пожалуйста, такой сигнал, мистер Форман. «Спасибо. Возвращаюсь на позицию. До свидания». Мистер Провс, мы сможем отойти, как только получим подтверждение сигналу. Мистер Буш, с сегодняшнего дня выдача воды уменьшается до полгаллона.
Две кварты воды в день на все про все — да еще такой воды — это гораздо меньше, чем нужно для поддержания здоровья людям, живущим на солонине. Это означает не только муки жажды, но и болезни. С другой стороны это значит, что последняя капля воды будет выпита не через восемь, а через шестнадцать дней.
Капитан Чамберс не предвидел, как поведет себя погода, и, возможно, его нельзя за это винить. На четвертый день после обмена сигналами западный ветер снова, как ни трудно это вообразить, перешел в бурю, четвертую бурю этой штормовой осени. К концу послеполуденной вахты Хорнблауэра вызвали на палубу, чтоб он разрешил убрать зарифленные марсели и поставить штормовой стаксель. Уже темнело: равноденствие, когда солнце садилось в шесть, давно прошло. Было холодно: не мороз, не стужа, но холод, пронизывающий до костей холод. Хорнблауэр попытался пройтись по качающейся палубе, чтоб разогнать кровь. Он согрелся, но не от ходьбы, а от усилий которые требовались, чтоб устоять на ногах. «Отчаянный» прыгал под ним, как олень, и снизу доносился монотонный стук работающих помп.
Воды на шесть дней; двенадцать на половинном рационе. Мысли Хорнблауэра были мрачнее сгущающейся ночи. Прошло пять недель с тех пор, как он последний раз смог отправить письмо Марии, и шесть недель, как получил последнее письмо от нее, шесть недель западных ветров и бурь. За это время все, что угодно, могло случиться с ней или с ребенком.
Волна, куда больше обычной, заревев в темноте, ударила в нос «Отчаянного». Хорнблауэр почувствовал, что судно идет как-то вяло, с ленцой. Волна затопила шкафут не менее чем на ярд, и тяжесть пятидесяти или шестидесяти тонн воды придавила палубу. Некоторое время судно лежало, как неживое. Потом оно качнулось набок, сперва чуть-чуть, потом повеселее: в шуме ветра отчетливо слышался шум хлынувшей водопадом воды. Судно постепенно освобождалось, по мере того, как вода рекой бежала в перегруженные шпигаты. Медленно, лениво возвращалось оно к жизни, и, наконец, вновь запрыгало по волнам диким галопом. Такой удар мог бы оказаться для него смертельным — следующий раз оно может уже не подняться; следующий раз может разломиться палуба. И снова волна великаньим молотом ударила в нос корабля, за ней еще одна.
Следующий день был еще хуже. Это был самый страшный день для «Отчаянного» за все те кошмарные недели. Небольшая перемена ветра вызвала килевую качку, именно такую, какую «Отчаянный» по складу характера не выносил на дух. Шкафут заливался почти постоянно, и корабль трудился без малейшего продыха — следующая волна накрывала его раньше, чем он успевал освободиться от предыдущей. Воду приходилось откачивать три часа из четырех, и хотя все унтер-офицеры, «бездельники», шкафутные и морские пехотинцы в свой черед стояли у помп, каждому матросу приходилось по двенадцать часов в сутки отдавать этому изматывающему труду. Когда Буш явился с утренним докладом, мысли его были написаны на его лице еще недвусмысленней, чем обычно.
— Мы время от времени видим «Наяду», сэр, но нет ни малейшей возможности обменяться сигналами.
Это был тот самый день, когда, согласно приказу капитана Чамберса, они имели право вернуться в порт.
— Да. Я не думаю, что при таком волнении мы сможем взять курс от берега.
На лице Буша отразилась внутренняя борьба. «Отчаянный» не может бесконечно выдерживать такие удары волн. С другой стороны, и трусливо сбежать будет делом неимоверно опасным.
— Хьюфнил уже докладывал вам, сэр?
— Да, — сказал Хорнблауэр.
В трюме оставалось девять стогаллонных бочек пресной воды, простоявших в нижнем ярусе более ста дней. А сейчас оказалось, что в одну из них попала морская вода, и пить из нее практически невозможно. Другие могут оказаться в еще худшем состоянии.
— Спасибо, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр, заканчивая разговор. — По крайней мере на сегодня мы останемся в дрейфе.
Конечно, ветер такой силы не может постоянно дуть в одном направлении, хотя у Хорнблауэра было предчувствие, что он не переменится.
Так и случилось. Бледная заря застала «Отчаянного» под теми же мрачными тучами, над теми же обезумевшими волнами, под напором все того же сумасшедшего ветра. Пришло время решать. Хорнблауэр, поднимавшийся на палубу в сырой одежде, это знал. Он знал, как велика опасность, и большую часть ночи провел, готовя себя к ней.
— Мистер Буш, мы повернем на фордевинд.
— Есть, сэр.
Прежде чем встать носом по ветру, корабль должен будет подставить волнам уязвимый бок. Он может лечь на борт, опрокинуться, волны могут разбить его.
— Мистер Карджил!
Это будет еще опаснее, чем бегство от «Луары», и Карджилу надо будет сделать почти то же, что и тогда. Стоя лицом к лицу с Карджилом, Хорнблауэр выкрикнул приказ.
— Идите на бак. Приготовьтесь отдать небольшую часть фор-стеньги-стакселя. Раздерните его в тот момент, когда я махну рукой.
— Есть, сэр.
— Уберите, как только я махну второй раз.
— Есть, сэр.
— Мистер Буш. Нам понадобится фор-марсель.
— Есть, сэр.
— Возьмите его на гитовы за середину.
— Есть, сэр.
— Приготовьтесь выбирать шкоты. Ждите, пока я махну рукой во второй раз.
— Во второй раз. Есть, сэр.
Корма «Отчаянного» почти так же уязвима, как его борт. Если он подставит ее волнам, а сам останется недвижим, волна может захлестнуть его, прокатиться с кормы до носа. Такой удар он скорее всего не переживет. Фор-марсель обеспечит необходимую скорость, но если поднять его раньше, чем судно станет по ветру, оно может лечь на борт. Если взять фор-марсель на гитовы за середину — то есть растянуть нижние углы, оставив закрепленной центральную часть — площадь паруса будет меньше, чем если взять его в рифы, но при таком ветре и этого довольно.
Хорнблауэр встал рядом со штурвалом, откуда его было видно с бака. Он бросил взгляд наверх, убедился, что приготовления закончены, задержался взглядом на реях, примечая их движения на фоне мрачного неба, потом перенес внимание на море с наветренной стороны, на огромные, спешащие к судну валы. Он прикинул бортовую и килевую качку, оценил силу ревущего ветра, стремящегося не только сбить с ног, но и оглушить его, парализовать волю. Хорнблауэру пришлось собрать всю силу духа, чтоб обуздать изнемогшую плоть, принудить рассудок мыслить быстро и четко.
«Бродячая волна» разбилась о нос с наветренной стороны и рассыпалась огромным столбом брызг. Зеленая масса воды прокатилась по шкафуту. Хорнблауэр нервно сглотнул. Ему казалось, что «Отчаянный» уже не поправится. Но вот корабль качнулся, медленно и устало, стряхивая с палубы обузу. Наконец он освободился и начал взбираться на набегающую волну. Пора. Хорнблауэр махнул рукой и увидел, как острая верхушка стакселя поползла по лось-штагу. Корабль сумасшедше накренился.
