— Нет! Тысяча чертей, нет!
— Дело в том, что я буду вынужден сжечь его.
— Сжечь мой корабль?!
— Да, по крайней мере деревянные части, ибо у нас не хватает топлива.
— Сжечь мой корабль! — завопил капитан Спиди, потеряв способность к членораздельной речи. — Корабль, который стоит пятьдесят тысяч долларов!
— Вот вам шестьдесят тысяч, — ответил Филеас, протягивая капитану пачку банковых билетов.
Это произвело магическое действие на Эндрю Спиди. Ни один американец не может равнодушно видеть шестьдесят тысяч долларов. Капитан в одно мгновение забыл свой гнев, свое заточение и всю ненависть, которую он питал к Филеасу Фоггу. Судну было уже двадцать лет. Так что подобную сделку надо было считать находкой!… Бомба уже не могла разорваться — Филеас Фогг вырвал из нее фитиль.
— А железный корпус пусть останется мне… — сказал капитан, значительно более мягким тоном.
— Да, и корпус и машина. Согласны?
— Согласен.
И Эндрю Спиди вырвал пачку банкнот из рук Филеаса Фогга, пересчитал их и засунул в карман.
Во время этой сцены Паспарту весь побелел. С Фиксом едва не сделался удар. Около двадцати тысяч фунтов уже истрачено, а этот Фогг еще отдает владельцу судна и корпус и машину, то есть почти все, что есть ценного в судне! Правда, украденная в банке сумма составляла пятьдесят пять тысяч фунтов!…
— Не удивляйтесь, — сказал мистер Фогг Эндрю Спиди, когда тот спрятал деньги. — Я потеряю двадцать тысяч фунтов стерлингов, если не прибуду в Лондон двадцать первого декабря в восемь часов сорок пять минут вечера. А так как в Нью-Йорке я опоздал на пакетбот, а вы отказались меня везти в Ливерпуль…
— И очень хорошо сделал, пятьдесят тысяч чертей! — воскликнул Эндрю Спиди. — Потому что я заработал по крайней мере сорок тысяч долларов! — Потом он прибавил более спокойным тоном: — Знаете что, капитан…
— Фогг.
— Так вот, капитан Фогг, в вас есть что-то от янки!
После этих слов, которые он считал комплиментом, Эндрю Спиди хотел было удалиться, но Филеас Фогг остановил его:
— Значит, теперь корабль принадлежит мне?
— Конечно, — от киля до клотиков, но, разумеется, только «дерево»!
— Хорошо. Прикажите разобрать все внутренние переборки и топите ими.
Можно себе представить, сколько понадобилось сухого дерева, чтобы поддерживать достаточное давление пара. В этот день ют, рубка, каюты, нижняя палуба — все ушло в топки.
На другой день, 19 декабря, сожгли рангоут и его запасные части. Снесли мачты и разрубили их топорами. Экипаж-работал с неимоверным рвением. Паспарту рубил, резал, пилил — словом, трудился за десятерых. Словно дух разрушения пронесся над кораблем.
На следующее утро, 20 декабря, фальшборт и все надводные части судна, а также большая часть палубы были сожжены. «Генриетту» так обкорнали, что та походила на плавучий понтон.
В этот день показался ирландский берег и стал виден маяк Фастенет.
Однако в десять часов вечера судно было еще лишь на траверсе Квинстауна. Чтобы достичь Лондона, у Филеаса Фогга оставалось в распоряжении только двадцать четыре часа. Между тем за это время «Генриетта» могла дойти лишь до Ливерпуля, даже идя на всех парах. А у отважного джентльмена уже нечем было поддерживать пары!
— Мне вас вправду жаль, сударь, — сказал капитан Спиди, заинтересовавшийся, наконец, планами мистера Фогга. — Все против вас! Мы еще только у Квинстауна.
— А! — заметил мистер Фогг. — Так это видны его огни?
— Да.
— Можем мы войти в гавань?
— Не раньше, чем через три часа: только во время прилива.
— Что ж, подождем, — спокойно ответил мистер Фогг. По его лицу нельзя было заметить, что он намерен предпринять еще последнее усилие в борьбе с враждебной судьбой!
Квинстаун — небольшой порт на ирландском побережье, в котором трансатлантические пароходы сгружают почту из Соединенных Штатов, откуда она курьерскими поездами доставляется в Дублин, а затем на быстроходных судах перевозится в Ливерпуль, опережая таким образом на двенадцать часов самые быстроходные пакетботы океанских компаний.
Эти— то двенадцать часов, которые выгадывает таким способом американская почта, хотел выгадать и Филеас Фогг. Вместо того чтобы прибыть на «Генриетте» в Ливерпуль на следующий день вечером, он намеревался попасть туда в полдень и, следовательно, приехать в Лондон до восьми часов сорока пяти минут вечера.
Около часу ночи, во время прилива, «Генриетта» вошла в порт Квинстаун, и Филеас Фогг обменялся крепким рукопожатием с капитаном Спиди, который остался на своем ободранном судне, все же стоившем по крайней мере половину той суммы, которую он за него уже получил.
Пассажиры высадились на берег. В эту минуту Фикс испытывал сильнейшее желание арестовать мистера Фогга. Однако он этого не сделал! Почему? Какая борьба происходила в нем? Переменилось ли его мнение о мистере Фогге? Понял ли он, наконец, что ошибся? Так или иначе, но Фикс не расстался с нашим джентльменом. Вместе с ним, миссис Аудой и Паспарту, который еще не успел отдышаться, он в половине второго ночи сел в Квинстауне в поезд, прибыл на рассвете в Дублин и тотчас пересел вместе со всеми на один из почтовых пароходов, настоящий стальной таран, который был снабжен настолько сильной машиной, что мог пренебрегать волнами и прорезывал их насквозь.
Без двадцати минут двенадцать 21 декабря Филеас Фогг был на Ливерпульской набережной. Он находился всего в шести часах от Лондона.
В эту минуту к нему подошел Фикс, положил ему руку на плечо и предъявил свои полномочия.
— Вы — господин Филеас Фогг?
— Да, сударь.
— Именем королевы вы арестованы.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,
Филеас Фогг находился в тюрьме. Его заперли в полицейский пост при ливерпульской таможне, где он должен был провести ночь в ожидании перевода в Лондон.
В момент ареста Паспарту хотел броситься на сыщика, но его удержали полисмены. Миссис Ауда, подавленная грубостью всего случившегося и ни о чем не знавшая, ничего не могла понять. Паспарту объяснил ей, в чем дело. Мистер Фогг, этот честный и храбрый джентльмен, которому она была обязана жизнью, арестован как вор! Молодая женщина протестовала против подобного предположения, она возмущалась, плакала, видя, что ничего не может сделать, ничего предпринять для спасения своего спасителя.
Что касается Фикса, то он арестовал нашего джентльмена, ибо этого требовал его долг — все равно, виновен ли тот, или нет. Правосудие разберется.
Ужасная мысль пришла тогда в голову Паспарту: мысль, что он один виновен в случившемся! В самом деле, зачем он скрыл от мистера Фогга всю эту историю? Почему, узнав, кто такой Фикс и какую цель он преследует, не предупредил о том своего господина? Зная об этом заранее, Филеас Фогг сумел бы представить Фиксу доказательства своей невиновности; он уж, конечно, разъяснил бы ему заблуждение и во всяком случае не возил бы с собою и за свой счет этого проклятого сыщика, первой заботой которого было арестовать мистера Фогга, едва они оба ступили на землю Соединенного королевства. Размышляя о своей беспечности и неосмотрительности, бедный малый испытывал невыносимые угрызения совести. Он плакал, на него было жалко смотреть. Он готов был разбить себе голову!
