Даже знаменитые своим искусством бриксэмские рыбаки не отваживались выйти в Торский залив, пока он в таком настроении, и до второго дня на якорной стоянке несчастная команда «Отчаянного» продолжала влачить жалкое существование на двух квартах затхлой воды в день. А самым несчастным из всех был Хорнблауэр, по причинам равно физическим и моральным. Маленькое, почти пустое судно превратилось в игрушку ветра и волн, прилива и отлива. Оно дергалось на якоре, как норовистая лошадь. Оно поворачивалось и рывком замирало, оно погружалось носом и выныривало. После того, как сняли стеньги, оно начало мелко и быстро качаться с боку на бок. Такое смешение разнообразных движений было бы испытанием и для самого крепкого желудка, а у Хорнблауэра желудок был далеко не самый крепкий. К качке добавлялись тягостные воспоминания о первом дне на военном корабле, когда его укачало в Спитхеде на посмешище всему флоту.
Все эти сорок часов его выворачивало наизнанку, и отчаяние, вызванное морской болезнью, усугублялось мыслью о том, что Мария в каких-то тридцати милях отсюда по хорошей дороге, в Плимуте. По просьбе Корнваллиса правительство построило эту дорогу, чтоб Ла-Маншский флот мог бесперебойно снабжаться припасами из крупного военного порта. Полдня езды на хорошей лошади, и Хорнблауэр держал бы Марию в объятиях, услышал бы из первых рук новости, как ребенок, о котором (к своему удивлению) он думал все чаще и чаще. Матросы все свободное время торчали на полубаке, возле недгедсов, пятились на Бриксэм и Бриксэмский мол — несмотря на ветер и проливной дождь там время от времени появлялись женщины, настоящие женщины в юбках. Матросы, глядя на них, испытывали танталовы муки. За прошлую ночь они выспались, стоять у помп теперь приходилось всего по полчаса каждую вахту, и у них хватало времени и сил, чтоб предаваться фантазиям. Они могли думать о женщинах, они могли думать о спиртном — большинство их страстно мечтало надраться до скотского состояния контрабандным Бриксэмским брэнди, а Хорнблауэр мог только блевать и злиться.
Но вторую половину второй ночи он проспал. Ветер не только ослаб, но и стал на два румба севернее. Торский залив изменился, как по волшебству. В полночь Хорнблауэр убедился, что якоря держат, и тут усталость его свалила. Он проспал без движения семь часов, и еще не совсем проснулся, когда в каюту ворвался Доути.
— Флагман сигналит, сэр.
На сигнальных фалах «Ирландии» развевались флажки. При таком направлении ветра их легко можно было прочесть со шканцев «Отчаянного».
— Наши позывные, сэр, — сказал Форман, не отрывая от глаза подзорную трубу. — Они идут первыми.
Корнваллис приказал подвести флоту провиант и воду, и этот сигнал отдавал «Отчаянному» первенство перед всеми остальными.
— Подтвердите, — велел Хорнблауэр.
— Нам повезло, сэр, — заметил Буш.
— Возможно, — согласился Хорнблауэр. Без сомнения, Корнваллису доложили, что «Отчаянный» просит питьевую воду, но у адмирала могут быть и другие далеко идущие планы.
— Посмотрите-ка, сэр, — сказал Буш. — Они времени не теряют.
Два лихтера, каждый на восьми длинных веслах, каждый в сопровождении шестивесельного яла, огибали Бриксэмский мол.
— Я позабочусь о кранцах, сэр, — торопливо сказал Буш.
Это были водоналивные лихтеры, чудо инженерной мысли. Каждый из них содержал множество чугунных емкостей, и Хорнблауэр слышал, что каждый имеет грузоподъемность пятьдесят тонн и перевозит по десять тысяч галлонов питьевой воды. «Отчаянный», заполнив все свои бочки, брал от силы пятьдесят тысяч.
Так началась оргия пресной воды, чистой родниковой воды, лишь несколько дней простоявшей в чугунных емкостях. Лихтеры беспокойно терлись о борт, а матросы «Отчаянного» встали к прекрасным современным помпам, которыми те были оборудованы. Помпы погнали воду по четырем отличным парусиновым шлангам, пропущенным через порты в трюм. Палубный лагун, так долго пустовавший, промыли и наполнили. Матросы опорожнили его в мгновение ока и наполнили снова. Вполне возможно, что в этот момент матросы предпочли бы пресную воду даже и бренди.
Вода лилась рекой. Внизу бочки мыли пресной водой, выплескивая ее в трюм, откуда потом ее придется ценой огромных усилий выкачивать за борт. Каждый выпил, сколько хотел, и даже больше. Хорнблауэр глотал стакан за стаканом, пока в животе у него не забулькало, и все же через полчаса он уже пил снова. Он чувствовал, что оживает, как пустынный цветок после дождя.
— Посмотрите, сэр. — Буш, держа в руке подзорную трубу, указывал рукой на Бриксэм.
Хорнблауэр увидел в подзорную трубу толпу людей и стадо коров.
— Забивают скот, — сказал Буш. — Свежее мясо. Вскоре к ним подошел другой лихтер. С рамы, установленной по средней линии лихтера, свисали говяжьи, бараньи и свиные туши.
— Я не отказался бы от бифштекса, сэр, — сказал Буш. Быков, баранов и свиней пригнали в Бриксэм с пастбищ, забили и разделали у самой воды непосредственно перед погрузкой, чтоб мясо как можно дольше оставалось свежим.
— Здесь мяса на четыре дня, — наметанным глазом оценил Буш. — А вот и живой бык, четыре барана, свинья. Простите меня, сэр, но я поставлю у борта караул.
У большинства матросов есть деньги, и, дай им такую возможность, на выпивку они не поскупятся. У моряков с лихтера наверняка припасено бренди, и, если не следить самым тщательным образом, они его продадут. Водоналивные лихтеры уже отвалили. Оргия закончилась — с того момента как убрали шланги, восстанавливается прежний порядок. Галлон на человека в сутки на все про все.
Место водоналивных лихтеров занял провиантский, наполненный мешками с сухарями и горохом, бочонками с маслом, ящиками с сыром, но сверху, на самом виду, лежала дюжина сеток со свежим хлебом. Двести буханок по четыре фунта — от одного их вида у Хорнблауэра потекли слюнки. Доброе правительство, под твердым водительством Корнваллиса, прислало всю эту роскошь. Тяготы морской жизни проистекают обычно не от естественных причин только, но и от министерского нерадения.
За весь этот день не было ни минуты покоя. Вот Буш козыряет Хорнблауэру с новым делом.
— Вы не распорядились насчет жен, сэр.
— Жен?
— Жен, сэр.
Хорнблауэр произнес это слово как бы с сомнением, Буш — без всякого выражения. Обычно на корабли Его Величества во время стоянки в порту допускались женщины; одна или две из них действительно могли оказаться женами. Матросам это было некоторой компенсацией за то, что их во избежание побегов не отпускали на берег, но женщины неизбежно проносили тайком спиртное, а затем внизу начиналась оргия столь же бесстыдная, как при дворе Нерона. Из этого проистекали болезни и недисциплинированность. Дни и даже недели уходили на то, чтоб вернуть команду в норму. Хорнблауэру не хотелось губить свой прекрасный корабль, но, если «Отчаянный» долго простоит в порту, отклонить эту законную просьбу не удастся. Просто нельзя будет.
