Хижина шиллуков
Фотография
По вполне понятным причинам негры опасались приближаться к нам и держались у противоположного берега. Один из находившихся на нашем пароходе солдат, сам шиллук, по моей просьбе, обратился к неграм с предложением подплыть к нам, но, несмотря на наши зазывания, они не соглашались на это. Наконец, когда им объяснили, что они получат хлеб, один из шиллуков преодолел страх и подплыл к пароходу. Я дал ему хлеба и дурры {9} и предложил ему принести на станцию Собат копья, дротики и другие предметы производства шиллуков, за что обещал вознаграждение. За пару рыб, которые, нанизанные на шнурок, лежали у него на плоту, он получил еще дурры от судовой команды. Видимо, успокоенный и удовлетворенный, он отплыл восвояси. Невольно я подумал о том, как легко было бы сделать этих детей природы благожелательными к нам и с их помощью проникнуть в глубь материка, до сих пор остающегося неисследованным. Для этого только надо отказаться от той хищнической и разбойничьей системы, которая позорит продвижение в страны истоков Нила арабской культуры под египетским флагом. Мой долголетний опыт в течение последующих путешествий превратил это мнение в несомненную уверенность и укрепил меня в ней. Именно то, что я так последовательно придерживался моего отношения к туземцам, способствовало моему проникновению в неприступные до того страны, которые открылись мне, исследователю-одиночке, путешествовавшему в сопровождении лишь нескольких слуг-подростков; однако население этих стран, несомненно, оказало бы сопротивление всем попыткам вторжения путем насилия. Время и терпение, и надо сказать, очень большое терпение, были моими главными помощниками, которым я обязан своими успехами.
После заката солнца погрузка дров на пароход закончилась, и мы снова поплыли вверх по реке. Высокие берега были покрыты лесом. Однако, когда я наутро вышел на палубу, я не увидел больше деревьев, — направо и налево простиралась травяная равнина. Единственное, что разнообразило степь и вызывало мое живое внимание в течение последующих дней, были довольно часто попадавшиеся, расположенные друг от друга на расстоянии около получаса ходьбы деревни негров, состоявшие из двадцати-тридцати тукулей. Последние частью стояли на самом берегу, а частью были поодиночке разбросаны между дурровых полей, на расстоянии сотни шагов один от другого.
Как мне сказали люди на пароходе, знающие эту местность, это были деревни племени нуэр. Часть их жила здесь оседло, другие приходили сюда из глубины страны на время, чтобы посеять и снять урожай дурры; после этого они опять уходили. На многих хижинах крыши, имевшие колоколообразную, несколько уплощенную с раздутыми боками форму, были украшены страусовым яйцом или винной бутылкой на верхушке. Мужчины были совершенно нагими, на женщинах были надеты передники. Шерстистые волосы были или покрыты своеобразной корой, или выкрашены в красновато-рыжий цвет. Тело было покрыто серой золой. Над дурровыми полями возвышались помосты, на которых дети мастерски играли роль огородных пугал, отгоняя громким криком и живыми жестами бесчисленные стаи дроздов.
Около трех часов ночи мы пристали к селению шейха Амоля из племени фаланг. Утром я передал ему через переводчика мое желание приобрести утварь и оружие. Деревня состояла примерно из двухсот тукулей, разделявшихся дурровыми полями. Негры этой деревни, принадлежавшие к племени фаланг, стояли группами и с удивлением рассматривали пароход, в особенности его двигающиеся колеса. Шейх Амоль сопровождал нас при нашем осмотре деревни. Как ни просты сами по себе были хижины негров, но и здесь во внешнем виде сказывалось различие между зажиточными и бедными их обладателями. Хижины более богатых выделялись большими размерами, тщательностью отделки, поддерживающейся в порядке крышей и густо заплетенной изгородью. Как ни ограничены были потребности обитателей этой деревни, как ни мало могло быть их состояние, но и здесь были бедные, которым в борьбе за существование приходилось тянуть более тяжелую лямку, чем их богатым собратьям. Мерещившегося утопистам равенства мнимых «детей природы», этого нереального идеала гуманистов-мечтателей, у негров не оказалось; во всяком случае среди живущих по берегам реки Собат его не было.
Восточнее зерибы Нассер, конечной цели нашего пути, по ту сторону реки на островке находилась деревушка, обитаемая, как мне сказали, племенем ниуак. Я захотел ее посетить, чтобы увидеть негров у себя дома. Меня не хотели отпустить одного, и несколько человек — капитан и офицер с солдатами — вызвались меня проводить. Я подумал, что такая свита затруднила бы каждый мой шаг, который бы я предпринял, и помешала бы мне без помех понаблюдать за неграми ниуак на свободе. Поэтому я решительно отклонил это предложение и согласился лишь на то, чтобы два солдата, говорившие на языке туземцев, пошли вперед и предупредили их о моем посещении. Я отправился на остров на лодке в сопровождении Адьяка, вождя деревни ниуак, расположенной за два километра отсюда. Под камышовым навесом рекубы меня ожидало почти все мужское население деревни, находившейся на северо-западной оконечности острова. Шейх деревни сидел на разостланной на земле бычьей шкуре. Я занял место рядом с ним. Вокруг нас сомкнулась стена плотно придвинувшихся ко мне негров, которые, видимо, очень удивленно, но дружелюбно, рассматривали меня. Мое внимание также было в высшей степени возбуждено окружавшими нас нагими фигурами. Первый раз в жизни я сидел среди людей, так значительно отличавшихся от всех тех, с которыми мне до сих пор приходилось соприкасаться. Мне, как новичку, они казались почти существами особого рода. Мимо них прошли все фазы многих тысячелетий культуры человечества, не задев их; эти негры были для меня представителями доисторического времени, детства человеческого общества, ставшего на Востоке уже старчески дряхлым.
По арабскому обычаю я коснулся кончиками пальцев внутренней стороны протянутой мне шейхом руки и жестами показал окружающим мое дружелюбие и благорасположение; на это черное общество ответило выражениями живой радости — громким смехом. Прежде прятавшиеся за хижинами женщины и дети скоро тоже набрались мужества и отважились удовлетворить свое непреодолимое любопытство. Мужчины и женщины имели много украшений; если судить по их обилию, то мужчины были большими щеголями. Наиболее излюбленными были, видимо, стеклянные бусы, которые, нанизанные на волосы из жирафовых хвостов, в виде ожерелий и браслетов украшали шею и руки. Бусы были большей частью мелкие, белого, зеленого, красного и голубого цвета. Место подвесков, которыми у нас украшают женские серебряные браслеты, например, в виде редких монет, у ниуак занимали осколки фарфоровой или фаянсовой посуды, которую, вероятно, завозили сюда торговые барки хартумских торговцев слоновой костью. Я увидел несколько железных обручей на руках и на ногах; почти все негры носили по два, три и даже четыре массивных браслета из слоновой кости на предплечьях, — признак того, что слоны были здесь в изобилии. Волосы свои ниуак убирали разными способами: одни были коротко острижены и завиты, другие имели длинные волосы, покрытые коркой из куриного помета, смешанного с золой, отчего волосы приняли красновато-рыжий оттенок. У одного юноши я увидел остроконечно поднятый вверх хохол, благодаря чему он напоминал нашего клоуна. Некоторые мужчины имели горизонтальные рубцы на груди и животе. У женщин в проткнутых верхних и нижних губах торчали кусочки тростника, которые во время речи приходили в движение. Каждый мужчина был вооружен двумя, тремя и даже четырьмя копьями, которые он не выпускал из рук. К этому присоединялись у некоторых дубинки из похожего на эбеновое дерева, очень твердого и тяжелого.
