Выходит, этот Филеас Фогг был богат? Бесспорно! Но о том, каким образом он сколотил состояние, не имели понятия даже наиболее информированные из его сограждан, а обращаться с подобным вопросом к самому мистеру Фоггу стоило в последнюю очередь. Как бы то ни было, он отнюдь не слыл мотом, однако и скаредности не проявлял: если какому-либо благородному, полезному или милосердному делу требовалась поддержка, он всегда оказывал ее. Молча, даже анонимно.
В общем, это был как нельзя более замкнутый джентльмен. Настолько немногословный, что говорить меньше просто невозможно. Крайняя молчаливость усугубляла впечатление окутывающей его тайны. Между тем жизнь Фогга протекала на виду, он всегда делал одно и то же, повторяя это изо дня вдень с такой математической четкостью, что воображение стороннего наблюдателя, возмутясь, принималось искать сокрытые от глаз объяснения происходящего.
Не доводилось ли ему прежде колесить по свету? Весьма вероятно, ведь никто лучше Фогга не разбирался в карте мира. Казалось, он располагает точными сведениями о любом, самом отдаленном уголке планеты. Порой он высказывал – вскользь, но ясно и лаконично, – множество предположений касательно судьбы погибших или заблудившихся путешественников, в клубе его замечания передавались из уст в уста. Он предвидел наиболее вероятные повороты событий, и зачастую казалось, что он наделен тайным зрением: со временем реальность всегда подтверждала его догадки. Этот человек, похоже, успел побывать всюду – по крайней мере, мысленно.
Однако же было совершенно очевидно, что Филеас Фогг уже много лет не покидал Лондона. Те, кто имел честь знать его немного ближе, чем все прочие, говорили, что ни одна душа не вправе утверждать, будто этот джентльмен хотя бы раз был замечен где-либо, кроме той прямой дороги, по которой он ежедневно проходил из дома в клуб и обратно. Свое время он посвящал исключительно чтению газет и висту. В этой молчаливой игре, так отвечающей его характеру, он часто выигрывал, но никогда не отправлял эти суммы в свой кошелек – они дополняли, притом существенно, его пожертвования на благотворительность.
Впрочем, надобно заметить, что мистер Фогг играл, по всей видимости, не затем, чтобы выиграть, а ради самой игры. Она была для него сражением, борьбой с трудностями, но эта борьба обходилась без движения, без перемены мест, без усталости, что соответствовало его характеру.
У Филеаса Фогга не наблюдалось ни жены, ни детей, как бывает порой и у самых приличных людей, а также ни друзей, ни родни, что, сказать по правде, случай более редкий. В своем доме на Сэвилл-роу он жил один, и никто не переступал его порога. О том, что творилось внутри его души или жилища, речь никогда не заходила. Филеас Фогг имел только одного слугу, однако этого ему хватало.
Завтракал и обедал он в клубе в раз и навсегда определенные часы, в одном и том же зале, за одним и тем же столом, не затевая бесед с завсегдатаями, не приглашая никого из посторонних. Домой возвращался ровно в полночь исключительно затем, чтобы лечь спать, и никогда не пользовался комфортабельными покоями, находящимися в распоряжении членов Реформ-клуба. Из двадцати четырех часов он проводил у себя дома лишь те десять, что требовались ему для сна и забот о своем туалете. Если он прогуливался, то не иначе как обходя мерным шагом просторный вестибюль с мозаичным деревянным полом или галерею, что опоясывала залу, которую украшал голубой стеклянный купол, поддерживаемый двумя десятками ионических колонн из красного порфира. Когда он обедал или завтракал, именно клуб обеспечивал ему искусство своих поваров, подкрепляемое богатством кладовой и буфетной. К его столу подавали сочную рыбу и молоко из клубных запасов, его обслуживали лакеи клуба, солидные персоны в черных одеяниях и башмаках с подбитыми войлоком подошвами; они подавали яства в посуде из редкого фарфора, расставляя ее на великолепных саксонских скатертях. Шерри, портвейн и кларет с примесью корицы, папоротника и кинамона наливали ему в хрустальные бокалы, изготовленные по ныне утраченному клубному образцу, и наконец, для поддержания этих напитков в достаточно свежем состоянии подавали лед, за бешеные деньги привозимый с американских озер.
Если быть эксцентричным – значит жить в такихусловиях, то надо признать, что в эксцентричности есть свои преимущества!
Дом на Сэвилл-роу, не будучи роскошным, отличался отменным комфортом. Впрочем, задача его поддержания упрощалась благодаря исключительной однотипности привычек хозяина. Тем не менее Филеас Фогг требовал от своего единственного слуги четкости и пунктуальности поистине экстраординарных. В тот день, 2 октября, онуволил некоего Джеймса Форстера, поскольку малый провинился: принес ему для бритья воду, подогретую до восьмидесяти четырех градусов по Фаренгейту вместо положенных восьмидесяти шести. Теперь он ждал его преемника, который должен был явиться между одиннадцатью и половиной двенадцатого.
Филеас Фогг плотно уселся в кресло, сдвинул ноги, будто солдат на параде, уперся ладонями в колени, выпрямился, вскинул голову и устремил взор на стрелку настенных часов – сложного устройства, показывающего день недели, число и год, а не только часы, минуты, секунды. Как только прозвонит половина двенадцатого, мистер Фогг должен, согласно своей ежедневной привычке, выйти из дому и направиться в Реформ-клуб.
Тут раздался стук в дверь малой гостиной, где расположился Филеас Фогг.
На пороге показался уволенный Джеймс Форстер.
– Новый слуга, – объявил он.
Вошел малый лет тридцати, поздоровался.
– Вы француз и зовут вас Джон? – осведомился Филеас Фогг.
– Жан, если мсье не против, – уточнил вновь прибывший, – Жан Паспарту. Это прозвище ко мне прилипло, оно говорит о моей прирожденной способности выходить сухим из воды. Я честный человек, мсье, но, сказать по правде, занятий поменял много. Был странствующим певцом, наездником в цирке – трюки выделывал не хуже Леотара, танцевал на проволоке, как Блонден. Потом, чтобы с пользой применить свои таланты, стал учителем гимнастики, а под конец еще поработал в Париже пожарным. У меня на счету даже найдется несколько выдающихся пожаров. Но вот уже пять лет, как я покинул Францию, чтобы испытать вкус к жизни в домашнем кругу, и нанялся в Англии лакеем. А теперь, лишившись места и услышав, что мистер Филеас Фогг – самый аккуратный и положительный джентльмен во всем Соединенном королевстве – ищет слугу, решил предложить мсье свои услуги в надежде пожить у него так спокойно, чтобы даже от прозвища Паспарту избавиться…
