ни торчи под душем – коросточки в волосах. Красная бейсболка с драконом теперь вечный спутник.
Крюк настенный, крюк настенный, одеяло, товарных строк три, спасибо за покупку. Тринадцать ноль одна. Тринадцать ноль две. Тринадцать ноль три. Пришел фанат слоек с джемом. Да, мистер? Сколько, мистер? О’кей. Да, выпустили. Нет, пустяки, какая-то ошибка.
Пока стоял за прилавком, взвешивал не только пирожки. Открыточные виды. Панорамы. Лесные массивы. Разрушенные и вновь отстроенные для туристов крепости. Безумие, безумие. О чем он думал, зачем беспокоил чужие кости? О, маята! К грузу своих проблем приторочил комок ноосферных узлов. И вот, теперь, опять без биографии, с новым лицом и легендой в кармане. Я лишь хотел повидать мир. Я хотел лишь уйти от извечного человеческого бремени – болезней и смерти. Я хотел быть свободным и беспристрастным. Ты хотел… бессмысленный лепет! Ты – бездна мрака, ты – пасть М87, ты – вечное проклятье!
У Манфреда Шварцера было преимущество перед всеми предшественниками. Он всерьёз верил, что скоро его жизнь прервётся и назад пути не будет. Не буду разочаровывать читателя: так оно и есть.
Глава 8
Манффи уже изучил Ричмонд, вдоль и поперёк изъездил на велике. Летом народу было мало. Он даже привык к толпе, не выискивал безлюдных маршрутов, не прятался по нехоженым тропкам. Втянулся, включился, пообвык. Почти не вызывали никаких эмоций чьё-нибудь мелькнувшее лицо, чья-то походка. Декоративные цветы кивали головками, когда он проезжал мимо. Не было брошенных собак. Не было задавленных голубей, со следами протекторов покрышек на архангельских крыльях. Не было «вечных» луж. А дожди и сумерки – регулярно. И лисы следовали вечерними дорогами, вдоль шоссе, к помойным бакам.
Осенью миссис Смит умерла при загадочных обстоятельствах. Во всяком случае, именно в таких выражениях рассказывали о её смерти ричмондцы. Она прилегла на диван и смотрела телевизор. Задремала. И где-то в старой проводке произошло короткое замыкание. Всё было выжжено. Старый телевизор взорвался. А старушка задохнулась во сне. Её тельце не тронул пожар, кольцом опоясавший комнату на первом этаже. Сигнализация сработала, но приехавшие пожарные констатировали только незначительное задымление, да язычки пламени ещё играли на обугленном паркете. В булочной шушукались про шаровые молнии и прочие необъяснимые природные феномены.
O’Нелли очень сокрушался. Пока позволяло здоровье, ходил к ней на могилку. У миссис Смит постоянно жили кошки, и теперь заботой ветерана было пристроить их в хорошие руки. Задрав хвосты и подёргивая лапами, они выходили строем встречать пенсионера. Полосатые и пятнистые, подняв мордочки, бежали навстречу.
Недалёкая соседка, Вивьен, взяла себе двух. Другие соседи её не любили. Но, ох уж эта английская вежливость! «Улыбаемся и машем». Вивьен жила одна, питалась хот-догами и обожала пиво. Когда-то она была хороша собой, ныне опустилась, располнела и даже на улицу выходила в драной куртке поверх ночной сорочки и тапках. Чего она терпеть не могла – так это детей. Она об этом говорила всем. Так и заявляла: «ненавижу детей!» Но в свои тридцать пять уже сделала не поддающееся подсчёту число абортов. В последний раз её выскребли более основательно, так что, по идее, лишили способности к зачатию. Однако, её жизнь по-прежнему служила основой для кривотолков.
– Не понимаю, чем Вивьен думает, когда сношается с мужчинами! Не знаю, хоть бы элементарно предохранялась! Ведь трубит на каждом углу, что не выносит детей, пеленок и ссанья, и почти каждый новый её брюхатит!
– Да, не то слово, она ведь далеко не дура, неужто не понимает, сколько жизней загубила? Это же страшно представить, сколько невинных душ она лишила жизни!
Тут обычно на горизонте маячила Вивьен, и сплетницы начинали «улыбаться и махать».
Она приходила к Манффи после двух, покупала четыре хот-дога, удостоив только «здрасьте» и «спасибо».
– Как ваши кошечки, прижились? – спросил он однажды.
Около полугода назад Шварцер поставил в кафешке магнитолу, теперь тут всегда наигрывала музычка, которую он подбирал по своему вкусу. Вот сейчас звучало «Мальчик живет в колодце».
– Неплохо, – отчеканила Вивьен, убирая лезущую в глаз прядь волос. На голове страшный беспорядок. Возможно, она только встала.
Они часто встречались в пабе. Вивьен была заядлой курильщицей, и каждый вечер Манффи видел её там, то с одним мужчиной, то с другим. Был грешок – «стрелял» сигаретку у дамы.
«Придите, слёзы, придите, стекайте по щекам и несите меня словно сквозь чудо к дневному свету. Если плотины сломаются, обрушатся все стены, тогда кончатся все преграды, все границы. Если плотины сломаются, мы ворвёмся в поток; мы будем счастливы как рыбы на пути к нашим мечтам!»
Лицо у Вивьен мятое. Кто знает, может она убивается, плачет в подушку? Задушенное горе, лишь бы не остаться одной, совсем одной.
– У меня тут скоро одна котят принесет. Возьмёте?
– Ну, если только одного.
– Тогда через неделю приходите, выберете по душе себе какого-нибудь.
Глава 9
И наступало утро. У кого-то пел петух. Половина стакана воды. Зелень и куриные наггетсы. «Привет вам, мистер О’Нелли, как спалось? Что-нибудь купить в супермаркете? Да-да, я вам принесу булочек, конечно, что за вопрос. Лекарства? Я попрошу медсестру Дейзи прийти завтра – пусть проверит, как там у вас с давлением, возьмёт анализы. О’кей, да, мистер О’Нелли».
Дед О’Нелли, у которого поселился мой герой, доставлял хлопот. Ветеран войны, худенький и подвижный, с ясным умом, но со слабым сердцем и еще более слабой памятью. Бдительный сверх меры, капризный и вздорный старичок. Шварцеру пришлось повозиться, чтобы оформить гражданство и опекунство над одиноким солдатом. ВВС или Флот – Шварцера не интересовало, но за ужином приходилось выслушивать многочисленные истории о прошлом, какое оно было красивое и великое. А в новостях показывали войну. В голове О’Нелли, видимо, всерьёз перепутались времена холодной войны и нынешние. А Манфред сидел в углу в кресле, и чем дальше смотрел прямые включения с места боевых действий, тем поганее на сердце становилось. Сердце… оно билось редко, с монотонностью тикающего будильника. Ключи к воплощению были ключами времени. Они истрачены. Других нет.
Раз или два в месяц Манфред ставил себе капельницы с витаминами и растворами солей. Для сердца и обмена веществ. Только не в кому, эй, куда? Назад, милый друг. Игра по правилам – кто же против? Потому – никакого спасительного препарата под рукой. Никакой поддержки со стороны закрытых лабораторий, секретных изобретений. Улыбнулся себе в темноте, нащупал выключатель ночника. Чужие – новые – поношенные плечи, изъязвленная плоть. Нагловатая улыбка играла в складках кожи у рта. Свет. Зубами затянул резиновый жгут, поплевался – тальк, ввел в вену катетер. Понеслась. Кап-кап-кап-капельница.
Дремлют камни. Спит земля. А где-то, теперь уже полностью мифическая, клипсидра меряет время. Кап-кап-капают и когда-то иссякнут. Не забыть –
