Пока присутствующие знакомились с книгой, дети, немного осмелев, подошли ближе. Они стали жаться к матерям и сестрам, все время поглядывая на мое белое лицо со страхом и любопытством.
Пенсл почтительно поблагодарил старшую из женщин. Я сделал несколько снимков, и мы двинулись в обратный путь, к Колонии. Было уже за полдень. Солнце ярко освещало «прекраснейший сад Микронезии», как иногда называют Понапе. «Сад» действительно великолепен, но только, на мой взгляд, его слишком часто поливают. В это время снова хлынул дождь. Мне так хотелось укрыться под каким-нибудь банановым деревом, но Пенсл, не обращая ни малейшего внимания на ливень, спокойно продолжал идти по тропинке. Мне оставалось только следовать его примеру. Вскоре дождь прекратился, и, похоже, хранитель музея был прав: когда снова показалось солнце, наши рубашки и волосы моментально высохли. Вот что значит тропики!
К моему удивлению, Пенсл оказался моим соседом. Он жил по другую сторону коралловой дороги, с которой я сворачивал к отелю «Поэнпэи».
Мы двигались уже в темноте, но мой провожатый ни разу не споткнулся, бесшумно шагая, словно привидение. Я шел за ним и, разумеется, производил большой шум. Когда мы добрались до места, луна еще не взошла и было совсем темно.
Мне показалось, что я нахожусь на довольно просторной площадке, с двух сторон обрамленной хижинами. В одном из этих строений светил слабый огонек керосиновой лампы, резко обрисовывающий контуры ближайших предметов и усугубляющий тьму за пределами ее действия. Хозяин жестом пригласил меня присесть на циновку, расстеленную на земле. Я уже хорошо ориентировался в Океании, поэтому сразу же выбрал местечко возле столба, поддерживающего крышу. Это давало мне возможность опираться о него спиной, что было существенно, так как я знал, что позу со скрещенными по-турецки ногами долго не выдержу. Я огляделся вокруг и в свете керосиновой лампы разглядел несколько мужчин. Пожалуй, они были молодые, судя по голосам, какие прозвучали в ответ на мое «калеселия». Женщин тут не было.
На знак, поданный Пенслом, двое юношей подошли к лежащему посреди хижины плоскому камню, который я только теперь заметил. С большой ловкостью они стали крошить и перетирать каменными толкушками но только корни, но и стебли, а также листья и тоненькие отростки. Я узнал эти листья кустарника, перечника Piper methysticum, весьма распространенного на всех островах Тихого океана. Я с интересом наблюдал за движениями молодых мужчин. Мне невольно припомнились подобные приготовления, которые случалось видеть на Новых Гебридах и Фиджи. Однако там употребляли и растирали лишь корни этого растения. Я поделился своими знаниями с Пенслом.
— Я тоже слышал об этом, — заметил он, но эти люди понятия не имеют о вкусе настоящего сакау. Тут очень важны листья, а нежная кора молодых ветвей придает напитку особый вкус. Ты убедишься в этом сам. На Фиджи употребляют каву в порошке, который хранят в мешочках. Мне кажется, это ужасная гадость!
С последним заявлением Пенсла я был абсолютно согласен. Причем для меня не имело никакого значения, как называется жидкость — сакау, кава или джагуна (Фиджи). Этот «великолепный» напиток похож на жидкую, терпкую на вкус грязь. Чтобы почувствовать его легкое наркотическое действие, надо выпить много литров этой жидкости. Я, конечно, не мог выпить столько и, может, именно поэтому не имел должного представления о достоинствах напитка.
Тем временем сакау было почти готово. Молодые люди уже поливали кашицу водой, что означало, что сакау вот-вот будет подано.
Из темноты появился какой-то старик, видимо отец или дед хозяина. Он присел возле каменного стола, держа в руке половину скорлупы большого кокосового ореха, которую юноши стали наполнять сакау. Я боялся нанести обиду гостеприимной семье, поэтому спросил шепотом у Пенсла, должен ли я выпить все, что мне подадут, или поступить, как меня учили раньше. Хорошо, что спросил. Оказалось, на Понапе не пьют всю порцию сакау одним духом. Напротив, надо отпить немного и вернуть «кубок» «церемониймейстеру».
В прежние времена телохранители вождя следили за соблюдением обряда, связанного с питьем сакау, а тех, кто нарушал церемониал, просто-напросто убивали. В качестве почетного гостя я получил кокосовый «кубок» первым.
— Нельзя смотреть на присутствующих. Лучше всего закрыть глаза, — услышал я шепот.
Взяв «Кубок» обеими руками, я закрыл глаза й сделал порядочный глоток сакау. Во рту появился знакомый отвратительный привкус, губы и язык одеревенели. С любезным выражением лица я вернул «кубок» «церемониймейстеру», который сразу же передал его Пенслу. Снова чаша вернулась в руки старца и снова… Из темноты тянулись руки: они принимали чашу и возвращали ее. «Кубок» обошел «стол» несколько раз, совсем ак в прежние времена в польских поместьях.
Некоторое время спустя пришли женщины. Передо ной и перед хозяином поставили деревянное блюдо с вареным мясом, кусочками мяса, крабами, а также груду плодов. Начался обычный ужин, который продолжал я два часа. За это время Пенсл представил мне двух своих сыновей, а потом жену и дочерей. Разговаривали лишь мы двое, присутствие остальной семьи не ощущалось. Вообще во время этого визита я ничего толком так и не увидел, хотя мне очень хотелось познакомиться с тем, как живут островитяне. Однако расспрашивать было неудобно. Самое приятное для меня известие хозяин припас под конец вечера. Оказалось, на следующий день нам предстояла морская поездка к таинственным руинам Нан-Мадола! К тем самым, которые, как полагают, являются памятниками неизвестной цивилизации, а возможно — остатками легендарной Микронезиды!
Лодка плавно скользила по хрустальной воде лагуны. По левому борту, в 200 или 300 метрах от нас, у полосы рифов, кольцом окружающих весь остров, кипела и пенилась вода. При встречном ветре и хорошо действующем балансире наше каноэ шло без крена. Парус тянул отлично, а слабенький моторчик на корме добавлял скорости. За его работой, присев на корточки, следил Джимми, симпатичный микронезиец, работник отеля; прямо передо мной сидел Пенсл.
В лучах яркого утреннего солнца, которое разбросало по волнам сверкающие блики, я отчетливо видел «архитектуру» кораллового дна. С увеличением глубины она приобретала пастельные тона, подо мной развернулась вся палитра красок от бледно-зеленого дотемно-изумрудного. По мере нашего продвижения я научился уже издали, по цвету воды различать мели, образованные наносами песка, и глубокие места, где нам не угрожало столкновение с рифами. Время от времени мой взор останавливался на балансире, прикрепленном без единого гвоздя, только с помощью мастерски сплетенного лыка, к корпусу лодки, сделанному из одного ствола. Когда я смотрел на наше утлое каноэ, то с трудом верилось, что всего каких-то несколько дней назад я прилетел на этот остров на суперсовременном реактивном самолете.
