Около четырех часов стало светать. Ночная темнота постепенно сменилась предутренним рассеянным светом, достаточным, чтобы рассмотреть окрестности.
На горизонте серели волнистые складки холмов, будто наброшенные на землю арабские плащи. У подножия холмов расстилалась долина Меджерда со своей желтой рекой, то тихой, то бурной, среди олеандровых[334] рощ и цветущих эвкалиптов[335].
Эта часть регентства, прилегающая к землям крумиров, отличается особенно причудливым рельефом. Если бы Трегомен путешествовал когда-нибудь по Тиролю[336], ему показалось бы сейчас, что он видит перед собой один из самых диких альпийских уголков. Но он не бывал в Тироле и с каждым днем все больше удалялся от Европы. Стоило ему только об этом подумать, как уголки его рта опускались, лицо становилось задумчивым, густые брови хмурились — и это означало, что на душе у него тревожно.
Иногда молодой капитан и Трегомен обменивались многозначительными взглядами: они понимали друг друга без слов.
В это утро дядюшка Антифер спросил своего племянника:
— Куда мы успеем до ночи?
— В Гардимау, дядя.
— А когда будем в Боне?
— Завтра вечером.
Мрачный малуинец снова впал в обычную молчаливость. Он непрерывно возвращался к одной и той же мечте, переносившей его из вод Оманского залива в воды Гвинейского. Далее мысль его задерживалась на единственной точке земного шара, которая только и была ему интересна. Тогда он напоминал себе, что и внутренний взор банкира Замбуко устремлен на ту же самую точку. Действительно, два человека, столь разные по происхождению, привычкам и наклонностям и так неожиданно встретившиеся в этом мире, составляют сейчас, казалось, одно существо, они прикованы друг к другу, как каторжники, одной цепью, с тем только отличием, что цепь у них золотая.
Между тем фикусовые леса становились все более густыми. То тут, то там арабские деревушки, на значительном расстоянии одна от другой, появлялись среди листвы того серо-зеленого оттенка, в какой клещевина[337] окрашивает цветы и листву. Здесь попадались шалаши, там паслись стада на берегу какого-нибудь потока, в русло которого стекают прибрежные воды. Потом возникала очередная подстава — чаще всего жалкая конюшня, где помещались вперемежку люди и животные.
Вечером остановились в Гардимау, вернее — в деревянной лачуге, окруженной еще несколькими такими же домишками. Через двадцать лет все это превратится в одну из железнодорожных станций на пути между Боном и Тунисом. После двухчасовой остановки (слишком уж продолжительной для незатейливого обеда на постоялом дворе) дилижанс снова тронулся в путь. Дорога вилась по излучинам долины, по краям Меджерды, пересекала речки (при этом вода проникала в кузов дилижанса, заливая ноги сидящих); дилижанс взбирался на такие кручи, что, казалось, не выдержит упряжь, потом быстро спускался под откос, и лошади мчались, закусив удила, так, что сдержать их было невозможно.
Местность, особенно в окрестностях Мухтара, великолепна, хотя трудно что-либо разглядеть темной ночью. Темнота казалась гуще из-за низких туманов. К тому же нашим путешественникам непреодолимо хотелось спать после сорока трех часов дорожной тряски.
Начало светать, когда дядюшка Антифер и его спутники прибыли в Сук-Ахрас[338] после бесконечных поворотов дороги, связывавшей за холмом этот торговый город с плодородными долинами.
В комфортабельной гостинице «Тагаст», неподалеку от площади того же названия, до полусмерти уставшие пассажиры встретили хороший прием. На сей раз трехчасовой отдых не показался слишком долгим, и, наверное, этих трех часов не хватило бы, если бы они захотели осмотреть живописный Сук-Ахрас. Нечего и говорить, что дядюшка Антифер и банкир Замбуко не могли примириться с потерей времени из-за длительной остановки. Тем не менее дилижанс отправился дальше только в шесть часов.
— Успокойся,— говорил Жильдас Трегомен своему вспыльчивому спутнику,— мы будем в Боне как раз вовремя, чтобы поспеть на утренний поезд.
— А почему бы нам не поторопиться и не уехать сегодня вечерним поездом? — настаивал дядюшка Антифер.
— Сегодня нет поезда, дядя,— заметил Жюэль.
— Ну и что же? Неужели мы должны лежать в дрейфе в этой дыре?…
— Посмотри, старина, какую я подобрал тебе трубку… От твоей почти ничего уже не осталось, ведь ты всю ее изгрыз!
И Жильдас Трегомен преподнес своему другу прекрасный чубук из Меджерда величиной со стручок зеленого гороха. Антифер тут же сунул его в рот и стал грызть.
Трегомен предложил дядюшке пройтись с ним и с Жюэлем до большой площади, но тот наотрез отказался; вытащив из чемодана атлас, он открыл карту Африки и погрузился в воды Гвинейского залива, рискуя утопить в них остатки своего разума.
Жильдас Трегомен и Жюэль пошли гулять по площади Тагаст. Это большой четырехугольник, обсаженный деревьями и окаймленный домами в ярко выраженном восточном стиле. Несмотря на ранний час, уже открылись кофейни, заполненные местными жителями.
При первых лучах солнца туман рассеялся. Все предвещало ясный день.
Трегомен весь обратился в зрение и слух. Он прислушивался к разговорам туземцев, хотя не понимал их языка; ему хотелось видеть все, что происходит внутри кофеен, в глубине лавок, хотя он не собирался ничего покупать. Но раз уж капризная судьба забросила его в это невероятное путешествие, пусть, по крайней мере, у него останется побольше воспоминаний. Думая об этом, он сказал:
— Нет, Жюэль, так путешествовать просто непозволительно! Нигде не останавливаться!… Три часа в Сук-Ахрасе… Одна ночь в Боне… Потом два дня по железной дороге с короткими остановками на станциях!… Что я мог увидеть в Тунисе? И что увижу в Алжерре?[339]
— Согласен с вами, господин Трегомен. Конечно, это лишено здравого смысла, но попробуйте сказать об этом дяде, и сами знаете, что он вам ответит: «Это не развлекательное путешествие, а деловая поездка!» И кто знает, чем она еще кончится!
— Боюсь, как бы она не кончилась мистификацией! — ответил Трегомен.
— Да,— согласился Жюэль,— не исключено, что и на втором острове мы найдем документ, отсылающий нас на третий остров!
— И на четвертый, и на пятый, и на все острова всех частей света,— сказал Трегомен, сокрушенно покачивая большой, доброй головой.
— И вы, конечно, всюду будете сопровождать моего дядю, господин Трегомен?
— Я?
— Да. Вы… вы же ни в чем не сможете ему отказать!
