Все, что невеста приносила с собой в супружеский дом, по древнему исламскому закону оставалось ее личной собственностью. В браке ей мало что доводилось приобрести для себя лично. Все нажитое совместно принадлежало обычно мужу, даже в случае развода.
— Когда мне исполнилось шестнадцать, — рассказывала моя новая знакомая, — состоялась свадьба. Одна опытная в этих делах деревенская женщина принесла подарок от будущего мужа: козу, небольшой мешок дурры, двенадцать литров керосина, три чадры и красивое свадебное платье. Через два-три часа женщина сказала мне, от кого эти подарки, и предупредила, что скоро придут друзья жениха, которых он послал, чтобы увести меня к нему. Под счастливые всхлипывания женщин на меня надели свадебное платье и чадру. А еще раньше, утром, другая женщина, мастер своего дела, разрисовала мне ладони, ступни ног и лицо. У нас это делали хной. В сопровождении веселой толпы односельчан меня привели в дом жениха. Шум был невообразимый. Мужчины стреляли из ружей в воздух, женщины что-то выкрикивали пронзительными голосами, а дети колотили во все, что им попадало под руки. На пороге дома жениха по старому обычаю я сверх назначенного выкупа могла потребовать еще денег. Это была последняя возможность помешать свадьбе, если бы, конечно, жених не выполнил этого требования. Я ничего не попросила и, переступив порог, вошла в комнату, в которой были только женщины.
Мужчины находились в другом помещении. Там без меня кади скрепил окончательный договор, теперь уже письменным документом. Отец и жених пожали под платком друг другу руки, а поверх платка кади положил свою правую руку. Мой будущий муж обещал вести достойную супружескую жизнь и выполнять все принятые им обязательства. Потом начался пир, закончившийся жеванием ката. В десять вечера привели жениха, теперь мужа, и оставили наедине.
— Под звуки свадебной песни я танцевала с ним первый раз в жизни. Незаметно, так по крайней мере мне казалось, мы вышли из дома, но едва очутились на улице, как началась суматоха. Мужчины похватали ружья, вскочили на верблюдов, женщины и дети, громко крича, побежали за ними. До поздней ночи не умолкал праздничный шум, и не скоро наступила в деревне тишина.
После первой брачной ночи муж сообщал своим родителям, что «все в порядке»: его жена девственница. А если бы она не оказалась таковой? Мне вспомнились слова Нибура, который писал, что нигде не относились к этому вопросу ревностнее, чем в горных районах Йемена, ибо простолюдин там действительно считал, что женитьба на недевственнице оскорбительна, поэтому в таких случаях он тут же отсылал свою жену к ее отцу, требуя вернуть деньги, которые он заплатил за нее. Это интересное замечание свидетельствует о глубоком понимании Нибуром всех тонкостей обычая. Южнойеменцы всегда относились, да и сейчас относятся, с уважением к «невестиным деньгам», чего нельзя сказать о состоятельных горожанах, в восприятии которых эти деньги (как приданое) утрачивают свое значение. Нибур отмечал также, что иногда мужья не довольствовались только этими мерами, они убивали своих жен. Но поскольку арабы не вскрывали трупов и вообще не вели расследования убийств, как это делается у европейцев, никто так и не узнавал, отчего умерла женщина.
Некоторые, наиболее просвещенные горожане сочли бы проявлением дурного тона из-за такого ничтожного повода оскорблять свою жену, не обнаружив в первую брачную ночь того, что искали. Они просто сообщают о случившемся тестю, и тот компенсирует недостачу деньгами; или же договариваются с ним, что возьмут его дочь позже, но не будут за нее давать подарок.
Семья была единственной защитой женщин, если их справедливо (или несправедливо) прогоняли мужья. Только в семье они могли чувствовать себя в безопасности и только туда могли возвратиться. Но были и такие семьи, которые отказывались принять своих дочерей, если те оказывались виновными. В старое время судьба таких женщин оборачивалась трагедией. Будучи неграмотными, не имея профессии, они часто становились проститутками.
— Мой брак был неудачным, — услышал я продолжение рассказа. — И однажды я вернулась в свою семью. Но так как кади подтвердил мою невиновность, семье не нужно было выплачивать деньги, которые заплатил за меня муж. Вскоре после развода я встретила другого и полюбила его. Второй муж заплатил за меня меньший выкуп, поскольку я была уже один раз замужем. Для меня было делом чести подарить мужу как можно больше детей, по возможности сыновей. Их у нас тринадцать — девочек и мальчиков. Ракиха — одна из моих многочисленных внучек.
Праздник, по-видимому, достиг своей кульминации. Громкое, пронзительное пение и шум хлопающих в такт музыке ладоней трудно переносимы. Многие женщины взбираются на стулья, чтобы получше рассмотреть жениха, который только что (к десяти часам вечера) появился, и, гордо улыбаясь, занял место рядом с Ракихой. На нем черный костюм и красный галстук, а на шее большой венок из цветов.
Стоя на стуле, я увидел Рашиду, родители которой когда-то переехали из Сомали в Аден. Она также работает медицинской сестрой в нашей больнице. Рашида стояла несколько в стороне, у стены, и в глазах ее я увидел грусть: наверное, она вспомнила о своей свадьбе в Мансуре, на песчаной, пыльной улочке с низенькими глиняными домишками. Я присутствовал на ней. Свадебную палатку соорудил какой-то торговец. В повозке, запряженной ослом, привезли огромную гору подушек и несколько стульев. В палатке устроили помост, в глубине которого стояла картина с изображением покрытых снегом гор, зеленых лугов и маленькой деревушки. Никто из присутствующих никогда не видел таких пейзажей, но, может быть, именно поэтому предприимчивые дельцы связывали празднование свадьбы с мечтой о красотах далеких стран. Перед палаткой поставили несколько рядов стульев, на них сидели и тихо беседовали мужчины, поглядывая на жениха и его отца, расположившихся чуть поодаль от них. В палатке веселились женщины. На импровизированной сцене восседала в белом кружевном свадебном наряде Рашида. Вдоль стенок палатки на подушках устроились женщины, не участвующие в танцах.
К 10 часам вечера на сцену прошел жених, и… все прекратилось так внезапно, что я едва успел сфотографировать их вдвоем. Они не могли себе позволить, как некоторые богачи из торговых кругов Адена и как мечтают о том все новобрачные, отправиться в свадебное путешествие. Им не по средствам была даже приличная квартира. Они поселились на окраине Мансуры в конуре, которую сами сколотили из досок. Прошло немного времени, Рашида забеременела, но еще до рождения ребенка рассталась с мужем и переехала к своим родителям.