Теперь О'Брайен останется жив; и ничто другое его уже не беспокоило. Один человек в горах — это не шесть; набить один живот — не проблема. Новый урожай дынь уже поспевал. В ущелья вернется дичь, ведь запах человека исчезнет. Здесь всегда есть мед, водятся желтые ящерицы и змеи, растут коренья и клубни, которые находил для них Гриммельман. Он будет охотиться и собирать пищу, а следовательно — жить.
О'Брайен встал и вошел в пещеру, увидел ограждение и траншею с заостренными кольями. Итак, он был прав: Бэйн предполагал, что О'Брайен жив, и принимал самые решительные меры предосторожности. Майк убил бы его, если бы охотник вышел к пещере.
Найдя один из факелов, О'Брайен поджег его от костра. Осветив пещеру, он увидел подвешенное вяленое и копченое мясо, оставшиеся дыни, кучу изношенной одежды. Какое-то время он будет жить здесь, питаясь сушеным мясом и предоставив возможность всему живому в каньоне расти и размножаться.
Неожиданно О'Брайен почувствовал под ногами что-то холодное. Сделав шаг назад, он стал на колени и смахнул мягкий песок. Там оказался большой гаечный ключ, который Бэйн всегда носил с собой. О'Брайен подбросил его. А ведь его удобно держать. Неплохое оружие! О'Брайен взмахнул ключом, описав рукой широкую дугу.
Сняв полоску вяленого мяса, он вышел из пещеры и уселся под лучами жаркого солнца. Где-то вдалеке лаял бабуин.
В пещере О'Брайен проводил не каждую ночь. Иногда он просто выбирал себе место среди ущелий и на утесах: то в старом логове бабуинов, то в узких расщелинах, то в невысоких пещерках, где находил кремниевые ножи, наконечники стрел и бусинки, изготовленные бушменами из яичных скорлуп и костей.
Ему легко удавалось разводить огонь. Палочку из твердого дерева величиной с карандаш он быстро вращал в своих мозолистых ладонях. Конец палочки упирался в дощечку из мягкого дерева, где было выбито углубление, заполненное сухими гнилушками. Спустя некоторое время вспыхивал огонек, согревавший его среди доисторической ночи. Он жарил над костром куропаток, жирных гекконов и вообще все то, что ему попадалось в песке и трещинах черных скал.
Снова выпадали дожди. Обнаженный О'Брайен стоял, остывая под струями воды, и чувствовал, как под ногами земля становится скользкой и мягкой. Необъятное песчаное море, окружающее черные горы, поглощало воду, ничего не отдавая взамен, но в каньоне трава становилась гуще, появлялись цветы, оживали и распускались деревья. Просыпались мириады семян, выбрасывая ростки, тянувшиеся к влаге и солнцу. Появлялись птицы и звери, поедающие нежные травы и созревшие клубни, высасывающие соки, благородные антилопы, похожие на сказочных единорогов; лоснящиеся зебры в своем пестром наряде; стремительные газели; гиены с низкими крупами. Влекомые каким-то древним инстинктом, они нашли дорогу к ущельям, окруженным скалами, к внезапно появившемуся здесь изобилию корма.
О'Брайен охотился. Выкопав неглубокую яму, он вбил в песок острый кол, накрыл ловушку ветками и травой, присыпав тонким слоем песка. На третий день в западню попала зебра, распоров себе живот. Идя по следу, О'Брайен нашел ее в пустыне и разделал тушу. Мухи буквально набрасывались на мясо, откладывая на нем свои яички. Сотню фунтов мяса О'Брайен принес в пещеру и закопал в прохладный песок до ночи, чтобы потом разрезать на тонкие полоски и провялить. Но когда он побежал назад, чтобы забрать остатки туши, она исчезла. Над обглоданными костями дрались гиены, а злые стервятники стаей взлетели при его приближении. О'Брайен заорал на них и тяжелым камнем попал в одну из гиен. Он ненавидел этих тварей. Они так же, как и бабуины, воровали его добычу.
О'Брайен охотился и на бабуинов, но без ружья ему приходилось быть очень осторожным. Обезьяны спускались с утесов в поисках сочных, напоенных дождевой водой клубней и ягод, а он гнал их назад с головнями в руках. Собирая съестное, О'Брайен складывал его или в главной пещере, зарывая в песок, или высоко в туннеле, где Смит нашел останки бушменов и скорлупы страусовых яиц. Зимой он будет жить там, но сейчас было лето, и охотник оставлял здесь свои запасы еды. Пещера превратилась в продовольственный склад.
Дыни он не трогал. Они росли и созревали, их не следовало собирать. В каньоне дынь для него будет достаточно, так как бабуины сюда больше не приходили. Когда-то здесь царствовали звери. Теперь это его каньон. И все изобилие, которое принесла сюда летом природа, принадлежит ему.
Однажды бабуины загнали его в ловушку. Двигаясь вдоль самого короткого наружного хребта, напоминающего большой палец руки, если смотреть с высокого пика, он охотился за ящерицами. Вниз пути не было. Отрог обрывался растрескавшимися ступенями, где в неглубоких расщелинах еще сохранились остатки дождевой воды и быстрые ящерицы поджидали жирных мух; где пчелы находили камнеломки, цветущие на совершенно бесплодных клочках черной земли.
О'Брайен подошел к середине хребта, когда услышал лай бабуинов. Оглянувшись, он взобрался на высокую плоскую скалу, чтобы они увидели и его самого, и блеск гаечного ключа в руке. Он стал кричать на них и корчить рожи. Но бабуины впервые не отступили. Вожак подстрекал их идти вперед и рычал на врага, одиноко стоявшего на скале в лучах солнца.
Бабуины постарше помнили, как охотник нападал на них из засады со своим страшным ружьем, и держались сзади. Отступали также самки, занятые своими детенышами, и трусливые молодые обезьяны. Но остальные животные приближались к нему, двигаясь вдоль суживающегося гребня, лаяли, всячески демонстрируя свое бесстрашие.
О'Брайен снова закричал и двинулся им навстречу, швырнув несколько камней. Они отступили, но потом опять пошли вперед. Времени на то, чтобы развести костер и подготовить пылающие головни, не оставалось; с окружающих высоченных утесов не спустишься. Охотник начал отходить назад. Мысль его лихорадочно работала. Как разделаться с обезьянами, заставить их уйти? Но пока он сам оказался в их руках. Они загнали его в ловушку. И смерть приближалась к нему.
Бабуины стали заходить с флангов, стараясь оттеснить О'Брайена к краю утеса. В их рядах росло что-то, совсем не похожее на простое возбуждение: молодые самцы осмелели, подбирались все ближе; старые обезьяны, которые не хотели вмешиваться в драку и держались в безопасном отдалении, тоже начали поддаваться общему волнению. Обезьяны собирались прикончить человека.
О'Брайен осторожно отходил, а полукруг зверей, постепенно сжимаясь, двигался за ним следом. Прямо перед охотником, изворачиваясь и гримасничая, ликуя прыгал молодой самец, рисуясь перед стадом. Сейчас они бросятся на него, и все будет кончено. Но и он будет убивать. Одного или даже двух наверняка. О'Брайен почувствовал холодную спазму в желудке. Но это уже был не страх, а только волнение. И не безумное возбуждение, как у бабуинов, но нечто более сильное и поддающееся контролю — холодное, логичное чувство, свойственное человеку, готовому к решительной схватке.
