Мне хочется поднять руку и показать ему, какая она белая и нежная, точно у знатной синьориты, но я не в силах пошевелиться.
— Зачем меня связывать? — говорю я, и на меня опять нападает беспричинный смех. — Посмотри, я и без веревок лежу, как связанный.
— Значит, хвала господу, ты уже выздоравливаешь! — говорит Роса с облегчением и отваживается подойти ко мне на несколько шагов. — А вот еще пять дней назад ты стонал в бреду и кидался на других больных. Доктор Чанка велел тебя связать как безумного и запереть в кладовую. Но посмотри, что это за кладовая! Пока в ней хранят припасы, но вообще это будет дом адмирала. Я сам для тебя побелил эту комнату, так как раньше из расселин камня выползали сколопендры и сороконожки.
В изнеможении я закрываю глаза.
— Что с тобой? — спрашивает Хуан Роса.
— Хуаното, — жалобно говорю я, — какие страшные сны я видел!
— Глупости, — отвечает он, — ты был в бреду.
Да, конечно, все эти ужасы — разрушенный форт, мои скитания под палящим солнцем, — все я видел в бреду.
— Мне снилось, что наш красивый Навидад разрушен. Ты слышишь, Хуаното? — жалобно говорю я.
— Тебе нельзя еще так много говорить, — отвечает Роса. — Давай я лучше подсажу тебя, и ты увидишь небо и море.
В открытое окно доносится тихая, грустная песня. Я закрываю глаза и слушаю.
— Это поют индейцы, — говорит Роса.
Он взбивает солому и усаживает меня. Он обращается со мной, как с ребенком, и я покорно подчиняюсь ему. Но мне в окно не видно моря. Перед моими глазами тянутся бесконечные квадраты возделанных полей, и кое-где на них темнеет фигура человека.
— Ну, а теперь усни, — говорит Роса, — и постарайся поскорее выздороветь.
Я снова учусь ходить, как в детстве. Хуан Роса поддерживает меня, и я ступаю с трудом, выбрасывая ноги, как цапля.
— Вот точно так же ходит и синьор де Кампанилла, секретарь адмирала, — говорит Роса, — он встал два дня назад. А заболел он позже твоего.
Я обращаю внимание на перевязанную руку Росы.
— Это же ты мне ее вывихнул, Ческо, — говорит он, смеясь. — Недаром вчера я подходил к тебе с такой опаской. Но ничего, это на четыре дня освободило меня от работы. А ты думаешь, иначе мне позволили бы сидеть здесь и ничего не делать?
Мы выходим на террасу. Будущий дом адмирала еще не закончен, но он уже и сейчас имеет очень красивый вид.
Из камня, как и дом адмирала, отстроены церковь и городской склад. Остальные строения будут деревянные. Каменщики проработали всю ночь на 6 января, но зато на крещенье в церкви была отслужена первая торжественная обедня.
Это все объясняет мне Хуан Роса, пока я при его поддержке обхожу дом.
— Адмирал сейчас сам болен, — говорит Хуаното, — но он распорядился, чтобы его отсюда перенесли в помещение склада. Вот видишь это длинное здание? Там сейчас устроили лазарет.
— Так много сейчас больных в Навидаде? — спрашиваю я.
— Наша колония называется Изабелла, — отвечает Хуан Роса после нескольких минут раздумья. — Ты все равно это узнаешь рано или поздно: форт Рождества погиб и погибли все его жители, кроме Орниччо! — добавляет он поспешно.
Он с тревогой следит за выражением моего лица, но я выслушиваю его спокойно. Значит, это был не сон. Значит, это я наяву бродил по обгорелым развалинам. Но Орниччо жив.
Я вдруг вспоминаю залив Покоя, пустую хижину и свое отчаяние. Но, хвала богу, Орниччо жив!
— Роса, — спрашиваю я, — почему ты думаешь, что Орниччо не погиб вместе со всеми? Ты знаешь, с чего началась моя болезнь? Я уже собрался было уезжать и подошел к лодке, когда явственно услышал над головой голоса, они называли меня по имени. Они тоже твердили, что Орниччо жив.
Роса поворачивается ко мне. Я вижу в его глазах ужас.
— Молчи! — шепчет он. — Адмирал запретил об этом говорить. Все побывавшие в заливе Покоя слышали эти голоса. И теперь матросы скорее согласятся таскать камни с гор, чем отправиться в ту сторону. Это голоса мертвых. Мы у форта нашли одиннадцать трупов и похоронили их по христианскому обряду. А души погибших в горах Сибао до сих пор скитаются по острову. Ты слышал их голоса.
Я стараюсь побороть охвативший меня ужас.
— Но ты мне так и не докончил об Орниччо, — говорю я дрожащим голосом.
Роса рассказывает, что среди развалин был найден железный ящик с бумагами дона Диего де Арраны, а среди них — список всех самовольно покинувших форт. Имени Орниччо не было среди них. Среди тех одиннадцати, похороненных подле форта, тоже его не было. Хотя они и пролежали свыше трех месяцев на открытом воздухе, каждого можно было узнать, если не по бороде, так по одежде и украшениям.
— И знаешь, кто был первым в списке бунтовщиков, ушедших в Сибао? — говорит Роса. — Конечно, наш старый приятель Хуан Яньес, упокой господи его грешную душу! Наверное, его преступления не дают ему покоя, и он кричит громче всех.
— Роса, — говорю я, щелкая зубами от ужаса. — Роса, как же я теперь останусь один в этом пустом доме?
— Вот тут будут наши огороды, — говорит Роса, — а вот это все пространство будет возделано под поля.
Бедный малый, он сам рад покончить с разговором о мертвецах. Я тоже боюсь к нему возвращаться.
— Если бы не лихорадка, — продолжает он, — здесь был бы настоящий земной рай. Наши садовые семена дали всходы через пять дней после посева, а овощи за восемь дней достигают большего роста, чем в Испании за двадцать. Если бы не монахи, и не господа, да вот не эта лихорадка, как хорошо здесь жилось бы бедному люду! Но от нас опять угнали в горы целую кучу народа. Ты знаешь синьора Алонсо де Охеду, такой маленький, черный? В его распоряжение адмирал дал двадцать человек, да рыцарю Горвалану еще десять, и все они отправились искать золото. Как будто бы не золото эта земля, которая творит прямо-таки чудеса!
— Это мы так думаем, — отвечаю я, — потому что мы сами мужики и привыкли копаться в земле. А разве богатые и знатные синьоры приехали сюда ради этого?
Группа индейцев спускается с холма и направляется по дороге мимо дома адмирала. Четверо белых на лошадях сопровождают их. Это похоже на конвой — так в Испании и Италии водят по дорогам осужденных.
Индейцы идут с унылыми лицами, беспомощно опустив руки. Но они не связаны.
— Что сделали эти люди? — спрашиваю я.
— Это сменяются рабочие. Сейчас надсмотрщики приведут другую партию. Но что ты смотришь на них с таким участием? — говорит вдруг Роса с раздражением. — Ты бы видел наших переселенцев из Кастилии или Бискайи! Я уговорил своего дядьку отправиться за океан, а теперь бедняга рвет на себе волосы. С мужиками тоже обращаются, как со скотом или с индейцами.
