Почти у самого языка вдруг показались люди, ныряющие с одного бугра на другой. Наши! Они уже у левого берега.
— Почему не правым идете? Там же тропа…
— А черт ее знал! Нас так вели…
Речка прижимается вплотную к левому берегу. Пришлось на крутом обрыве рубить в земле ступени. Перешли удачно, хотя и с риском: в случае падения бурная речка докончила бы наверняка. Геолог Наталья Емельяновна и Федя обошли верхом.
Кругом высокая трава, масса цветов, тепло.
Вернулись Никитин и Елдаш, сильно отсыревшие и, конечно, не дошедшие до Гранитного. Спим в палатке геологов.
24 июля. Облачно. Идем на гребешок осматривать ледник.
Я ушел вперед. Цветов кругом масса, флора напоминает нашу сибирскую. Много болиголова, водосбора, колокольчиков, орхидей и других растений. Увлекся пышным белым и желтым шиповником, залез в чащу и в трусах чувствую себя неважно.
Чтобы толком осмотреть Зеравшан, пришлось полазать еще порядочно. Чистая бугристая морена видна до поворота. Льда — ни кусочка. С левой стороны впадает несколько ледников, и мощный белый пик венчает гребень. Делаю зарисовку. Едва успел кончить — пошел дождь.
Быстро сбегаю вниз к палаткам Никитина. Он вчера приглашал есть козла. Подошли и остальные. Угостили нас супом, и неплохим. Сидим у него в палатке и разбираемся в картах. Никитин сетует, что точных карт нет, что ему приходится сначала заниматься топографией, а потом уже геологией.
25 июля. Сегодня выходим на Фарахнау. Никитин не
пошел, говорит, что будет дождь.
Идем по тропе среди густой травы. Масса сурков.
Дошли до Фарахнау. Оказалось отсюда до Рама не меньше пяти километров. Спустились на морену и приступили к поискам олова, однако кроме порфировидного гранита с богатыми вкраплениями турмалина ничего не обнаружили.
Вскоре надвинулся фронт облаков и повалил снег.
Виктор раскаялся, что не взял штурмовки: продувать стало не в шутку. От снежной бури укрылись под камнем, там же и закусили, замерзнув от молока еще больше.
Беспросветной мглой несутся белые мухи. Ждать не стало сил — быстро выскочили и побежали вниз. Снег ударяет в спину и тает на ней. Мы все же успели сходить на левую сторону ледника и осмотреть там морены, но ничего нового не обнаружили. Еще раз перейдя ледник близ его слияния, вышли на Зеравшанский. Чтобы не мокнуть в траве, пошли мореной. Вдоволь попрыгали с камня на камень, пока наконец, не спустились на тропу.
Никитин уверяет, что это уже последний дождик и с завтрашнего дня наступает хорошая погода. В знак своей полной уверенности в завтрашней хорошей погоде он объявил, что завтра переселяется на Фарахнау.
Напились чаю из пережженного тута (похоже на кофе) и отправились в лагерь.
26 июля. Утро хорошее.
Позавтракав и тепло распрощавшись, двинулись на Фарахнау. Идем по склону залитой солнцем Зеравшанской долины. Жарко. Увесистые рюкзаки крепко налегают на плечи. Свистят сурки.
На морене (на повороте к Фарахнау) вдалеке увидели двух человек и ишаков. Это геолог Никитин и рабочий. Догнали их в ущелье Фарахнау. Никитин идет не спеша, постукивая молотком скалы. Поговорили и распрощались. Никитин на прощанье, щелкнув лейкой, запечатлел нас.
Неприятная моренная часть осталась позади. Вышли на узкий язык льда и быстро зашагали по нему. Кругом блестят и шумят потоки. Полого вверх лентой уходит ледник. Справа вдали красивая скалистая группа, похожая на Ужбу. Слева отвесные стены какой–то большой вершины.
Все шире становится полоса льда и вое меньше и уже морены. Ледник с северного направления начал отклоняться к западу. Из–за стены слева выплыл массив Мын–тэке.
На бурой морене сушим носки и ботинки. Я рисую будущий объект восхождения.
С северо–востока вылезла туча и начала закрывать вершины. Решили спешить на перевал. Если выпадет снег, лезть туда будет очень трудно. Однако и без того досталось крепко: глубокий снег, трещины и частенько крутой и очень длинный подъем дали себя почувствовать. Первую половину пути торю я. Вторую Виктор (ему поручил более благоприятную часть).
Уже начало темнеть, когда выползли на самый перевал. Увы, радости мало: острый гребень и одному негде улечься. (Хорошо уже, что снег перестал. Есть надежда, что тучи разгонит.) Нашли снежную впадину, в ней и расположились, подстелив плащ и палатку Здарского.
Холодно. Все мокрое. Мерзнут и руки и ноги. Отогревались в мешках. Подкрепились банкой фруктовых консервов и залегли. Спали неплохо.
27 июля. Из–за холода рано не встали. Солнце немного не дотянулось до нашего логова, когда мы без рюкзаков вышли на штурм Мын–тэке.
Перевалили по острому гребню небольшую вершинку, спустились в седловину перевала и лишь оттуда полезли по склону Мын–тэке.
Вскоре встретились крутые и обледенелые участки меж скал. Пришлось надеть кошки. На них вышли на гребень и прошли верхнюю часть того самого полувисячего ледника, который виден с ледника Елдаша. Здесь лежит глубокий снег, а внизу осыпь. Чтобы не портить кошки, снял их и оставил вместе со свитером. Посоветовал сделать то же и Виктору. Виктор не решился и потащил с собой. Как я и предполагал, тащил зря: кошки не понадобились.
Начались крутые скалистые стенки, сильно разрушенные острые гребешки и бесконечное количество жандармов. Отсюда уже виден Памир. Вдалеке над морем облаков высятся горные гиганты. Теперь уже ясно, где пик Коммунизма, где пик Корженевской. Правее, видимо, пик Революции.
Я иду первым, расчищая снег. Руки сильно мерзнут. Скалы скользкие. Охранение ненадежно.
Над нами вторая стена, третья и еще и еще. Гребень, как спина гигантского сказочного дракона, весь в зубьях. Спускаясь, поднимаясь, пролезая в узкие трещины, вылезли мы на острый выступ и с него, наконец, увидели вершину. Но до нее еще нужно пройти длинный, острый, с множеством карнизов снежный гребень, прерывающийся пятнами острых скал.
Виктор постепенно выдает веревку и следит за каждым моим движением. Карнизы настолько ажурны, что их пришлось почти целиком срубить и лишь тогда можно было встать на острое лезвие гребня.
Идем очень осторожно: по обе стороны глубокие провалы. А тут еще как нарочно справа пошли лавины. Внезапно склон под нами с треском разорвался черным зигзагом. Мы приготовились к худшему. Однако прошли. «Ну, значит, на обратном пути обязательно съедем», — говорит Виктор.
Еще один жандарм, и, кажется, последний. Действительно, за ним в легком тумане, затянувшем все кругом, уже виден громадный карниз вершины Мын–тэке. К величайшей досаде клочья облаков, клубящихся на северо–востоке, мешают полностью сделать съемку и нанести на карту этот интересный участок.
