сон. И с подозрительностью поглядываю вниз, под своё дерево.
– Да-ааа. Оч-чень интересно! Спрыгнуть в эти бамбуковые дебри и – угодить в лапы к медведице! – громко говорю я, сам себе, – Нет, уж! Я, лучше, подожду ещё!
Я жду. Я очень терпеливый…
Проходит минут двадцать, времени.
– Медведица! – нагло кричу я во всё горло, вниз, под своё дерево, – Ты где?! Я слезть хочу!
В ответ – тишина…
Перед тем, как, наконец, решиться на спуск, я ещё несколько раз кричу под дерево, самым грозным голосом…
Ивановский кордон. Назавтра, ранним-ранним утром, мы, в паре с Дыханом, уходим в бассейн речки Кривоножка. С первых же шагов, по грудь утопаем в безбрежном море бамбука. Им, здесь, затоплены все склоны кальдеры вулкана Головнина – и пихтарники, и березняки, всё…
Это – не ходьба, это непрерывная гребля! Кроме того, что бамбук выматывает все силы, нас сопровождает громкий шелест кожистых, бамбуковых листьев! Этот непрерывный, громкий шелест и хруст заглушают все другие звуки, вокруг! Мы ничего не слышим! Поэтому, мы часто останавливаемся, чтобы прислушаться. И это – надо делать одновременно…
В нашей паре, я – ведомый. Я всегда гребу в метре сзади Михаила. Вот, он замер! Немедленно замираю и я! Иначе, что-либо услышать – будет, просто, невозможно.
Вот, мы начинаем спускаться в очередной распадок. Его заполняет густой лиственный лес. Всё та же, неизменная «пёстрая смесь юга». Очередной раз, мы синхронно замираем, чтобы прислушаться. Дыхан, наклонившись, пытается что-то рассмотреть впереди. Он раскачивается из стороны в сторону. Я понимаю, что, таким образом, он старается отыскать окошко в плотной мозаике листвы.
– Медведь! – Михаил коротко оглядывается на меня, – Слышишь?
Где-то впереди, под нами, на днище распадка, я едва-едва улавливаю какое-то неясное шуршание бамбука. Да! Там, за буйством листвы, определенно, кто-то есть. Может – медведь, а, может и лисичка. Я это, скорее чувствую, чем слышу…
– Давай-ка, немного в сторону вильнём! – прикидывает Дыхан, – Чем чёрт не шутит.
И мы, вместо того, чтобы спускаться на днище распадка, сворачиваем левее…
Ближе к полудню, мы сваливаем в глубокий, безлесный распадок, покрытый ровными, словно подстриженными, метровыми зарослями бамбука…
Вдруг, с вершины противоположной сопки, покрытой тёмной шапкой пихтарника, начинают литься странные звуки!
– Ууууу-иииииии-уууууу!..
Непрерывный поток звуков, переливаясь из свиста в завывание и обратно, образует странную, для моего слуха, какофонию. Я удивлённо и вопросительно смотрю на Михаила. Тот загадочно улыбается мне в ответ и шепчет: «Зелёный голубь! Давай послушаем». И мы медленно-медленно, стараясь поменьше шуршать и хрустеть, как стояли – садимся в бамбук.
– Так, вот ты какой, зелёный голубь! – думаю я, внимательно вслушиваясь в эти заунывные и очень необычные звуки.
Зелёный голубь считается едва ли не центральной орнитологической достопримечательностью Кунашира. В пределах нашей страны, эта птица встречается только у нас, на острове. Услышать, а тем более, увидеть собственными глазами, эту редкость – мечта каждого орнитолога, приезжающего на Кунашир. А, орнитологов, сюда – приезжает много. Вот, третий сезон подряд, к нам приезжает экспедиция орнитологов из Центральной научно-исследовательской лаборатории Москвы. И каждый год, по окончании командировки, я вижу заросшего щетиной и пропахшего кострами, Валентина Ильяшенко. И всегда, он рассказывает массу тонких наблюдений из поведения разных птичек Кунашира. Но, только, увидеть зелёного голубя – ему не удалось до сих пор…
Как-то я поинтересовался у него: «Валентин Юрьевич! А новые для Кунашира, виды птиц? Ваша экспедиция… в этом сезоне… не нашли?».
– Хм! – устало улыбнулся мне Ильяшенко, – Нет… И я скажу так: «После Дыхана, орнитологам здесь делать нечего».
Вволю наслушавшись «пения» голубя, мы решаем попробовать подойти к нему поближе.
– В бамбуке нас – за километр слышно! – шепчет Дыхан, – Но, чем чёрт не шутит? Что сидеть?!
И мы начинаем равномерно грести к вершине сопки. Продвигаться «против шерсти» бамбука очень трудно и я быстро взмокаю…
Свисты и гудение прекратились! Тяжело дыша, по грудь в бамбуке, Дыхан останавливается. Я немедленно замираю, в шаге сзади.
– Замолчал! – Дыхан поворачивает ко мне, мокрое от пота лицо, – Послушаем.
– Ага! – согласно киваю я головой и запалённо прикидываю, – Есть время перевести дух!
Голубь молчит. Его звуков больше не слышно.
– Похоже, улетел! – прикидывает Михаил, – Или, нас видит! И теперь – молчать будет, пока не пройдём. Что, тоже, плохо.
Но, вершина сопки – уже вот она, рукой подать. Мы на неё, уже почти вылезли!
– Ну, что? – спрашивает Дыхан и предлагает, – Давай, на вершину вылезем! Раз уж, начали…
– Конечно! – соглашаюсь я.
И мы снова начинаем бороться с упругой и душной стеной бамбука, достающей мне до уровня глаз…
Вот и тёмные кроны первых пихт. Бамбуковые заросли начинают быстро редеть…
А под пихтарником, они – и вовсе жиденькие! На самой высокой точке вершины, мы бессильно валимся на лежащий на лесной подстилке, ствол сухой пихты.
– Перекур! – коротко выдыхает Дыхан.
Мы – на границе бамбукового пихтарника.
– Да! – соглашаюсь я, – Надо посидеть.
– Заодно – птичек послушаем, – прикидывает Дыхан, – Отсюда, сверху, далеко прослушиваться будет…
Я осматриваюсь: как, вокруг нас, кипит лето! Вид – как из самолёта. Открывающиеся взору, противоположные склоны распадков бассейна речки Кривоножки сплошь покрыты тёмным, острозубчатым морем хвойного леса. Это, действительно, море!
«Под крылом самолета о чём-то поёт зелёное море тайги!» – мысленно, пою я песню моего детства.
Мой взгляд блуждает по далёкому зелёному морю вершинок елей и пихт…
Вдруг, снизу, из этого «моря тайги», раздаётся далёкий, скрипучий, тонкий медвежий рёв!
– Рррреееее! Ррреееее!
– Хм! – хмыкает Дыхан и отрывает взгляд от своей беломорины, – Медвежонок!
Я прислушиваюсь к медвежьему рёву…
– Ррррееее! Рррееее! Рррреееее! Рррреееее! Рррреееее!
Постепенно, паузы между воплями медвежонка становятся всё короче, а сам рёв – всё громче.
– Ну и разорался же! – не меняя позы, отзывается Михаил, – На весь лес!
– Ага! – соглашаюсь я, – Фальцет! Орёт – что надо!
– Блин! Послушали птичек, называется! – ворчит, о своём, Дыхан, – Этот недоносок всё глушит!.. Что за жизнь пошла?!
– Ррррееее! Рррееее! Рррреееее! Рррреееее! Рррреееее! – непрерывно несётся снизу.
Затушив окурок о валёжину, Михаил начинает спускаться в наш распадок, оставляя орущего медвежонка далеко справа. Я, молча, шагаю сзади, отступя на пару шагов. В лесу, мы – иголка и нитка…
Часа в три дня, в самых верховьях Кривоножки, мы выходим на опушку, на которой растёт толстенное дерево. Это – тис! Настоящий колосс. Как я могу пройти, мимо него?!
– Миш! – торможу я Дыхана, – Смотри, какой тис! Нужно его диаметр измерить!
– Давай! – коротко кивает он, – Действуй!
Я достаю из рюкзачка свою рулетку и на уровне груди, шарю пальцами по поверхности гладкого ствола тиса, в поисках сучка, за который смогу зацепить конец ленты…
Пока я замеряю окружность ствола дерева, Михаил сидит, привалившись спиной к тёмно-вишнёвой стене ствола этого гиганта и
