– Мне кажется, это мой, – говорит Шац, – а я, как нарочно, первый раз в жизни сунул туда бумажник и авторучку.
Шац впивается глазами в одного из носильщиков… Он приподнимает верхний тюк и с радостью обнаруживает под ним свой рюкзак.
– Сомнений нет, – произносит Ишак, руководствующийся методом исключения, – это, конечно, рюкзак Гастона.
Ребюффа воспринимает эту новость без энтузиазма. Обратный путь для него тоже мученье: обмороженные ноги все еще дают о себе знать. Я вижу, как он печально сидит, стараясь припомнить, что он потерял. Внезапно Ишака осеняет:
– Гастон, взгляни, на чем ты сидишь!
Тот мгновенно вскакивает и читает на рюкзаке: "Г. Ребюффа".
Все кончается как в сказке: упавший рюкзак – единственный, не имевший владельца. В нем была запасная одежда.
Мы вступаем в чрезвычайно густой, непроходимый лес. Мы бредем в подводном царстве, в сырых, нездоровых джунглях, где в любой момент ждешь появления отвратительных чудовищ. Именно здесь, поднимаясь вверх, мы видели гигантские рододендроны такого великолепного красного цвета.
Вступаем под знаменитую "триумфальную арку" – естественный свод из цветов.
Идущие впереди носильщики остановились. Почему бы и нет? Общий привал, и вскоре трещат костры.
Удо считает, что самая трудная часть пути впереди. Он хочет во что бы то ни стало продолжать движение. Он делает мне новые инъекции морфия и спиртокамфоры. Я настолько худ, что уколы причиняют мне резкую боль. На какое-то мгновение я теряю сознание.
Ловлю на себе взгляды шерпов и носильщиков. Какое зрелище я, должно быть, представляю! В их глазах – новое выражение, не виданное мною прежде. Жалость ли это, или печаль, или сочувственное безразличие? Перед выходом шерпы кладут мне на колени гирлянду самых красивых цветов, какие только они смогли найти. Этот жест меня глубоко трогает. С этой минуты в продолжение всего длинного
перехода при малейшей возможности шерпы не забывали положить около меня цветы.
Начинается спуск сквозь мертвые джунгли. Шерпы идут впереди. Сильными взмахами своих кукри[106] они рубят стволы бамбука и ветви, преграждающие путь. Земля размокла. Все скользят – едва ли найдется хоть один, кто не упал бы в этот день. Кузи, Ишак, Удо, Шац и Террай уходят вперед для разведки. Нуаель, согласно плану, все время впереди на один переход, а Ребюффа остается со мной и Ляшеналем. Уколы Удо оказываются весьма эффективными: я совершенно измучен, но уже не чувствую такой боли и большую часть времени дремлю, полузакрыв глаза. Ляшеналь следует за мной по пятам. Последний участок перед рекой особенно крут. На мой взгляд, у меня не больше одного шанса из тысячи спуститься живым. Фактически склон почти отвесный, а узкая тропка пересекает его под углом; носильщикам приходится цепляться за деревья, растущие вдоль тропы.
Мой носильщик не знает, что делать: он не может двинуться ни вперед, ни назад. Наконец он прижимается животом к стене и продвигается боком шаг за шагом. Мое сиденье буквально висит над бездной. Шерпы то и дело втыкают ледорубы в мокрую землю и отчаянно налегают на них, пытаясь помочь моему носильщику. Я мучительно чувствую малейший толчок. С ужасом смотрю я на несущуюся подо мной Шадзиу-Кхола, в которую я могу упасть каждую секунду. Если носильщик поскользнется, спасения нет: возможно, ему самому удастся остановиться, но кто сможет задержать меня? У меня уже нет сил бороться со страхом. Теперь я знаю, что такое настоящий страх. Ляшеналь также терроризирован. К счастью, его руки свободны и время от времени он может помогать себе. Каждый шаг, приближая нас к цели, приносит облегчение. Однако перед концом нас ждет последнее испытание. На протяжении шести метров тропинка, уже едва заметная, совершенно исчезает. Вдоль скалы вьется маленькая расщелина, в которую иногда удается засунуть ногу. Мой носильщик, проявляя величайшее мужество, продолжает идти вперед. Я не могу выразить своего восхищения этими людьми, которые не колеблясь выполняют столь опасную работу. Он передвигается боком, цепляясь за малейшие неровности, в то время как другие помогают ему правильно поставить ногу.
Наконец-то мы добираемся до Шадзиу-Кхола. Нам предстоит переправляться вброд через этот поток, вздувшийся от муссонных дождей. Вслед за мной Ляшеналь прошел опасный участок. Несмотря на весь свой страх, он, кажется, вполне владеет собой, тогда как я – просто жалкая развалина. Стоя плечом к плечу и поддерживая друг друга, носильщики успешно сопротивляются силе потока. Мы поднимаемся метров на сто по благоухающим зарослям, и там, вдалеке, я вижу место ночевки пастухов.
Перед тем как сделать это последнее усилие, носильщики останавливаются, но через несколько минут я прошу своего носильщика дойти до лагеря как можно быстрее. У подножия скальной стены мне кажется, что он неправильно выбрал направление – по дороге сюда мы траверсировали этот склон, но сопровождающие нас шерпы идут уверенно. Мы выходим на такой крутой травянистый склон, что вынуждены применить технику, используемую обычно на льду. Шерпы упорствуют, и мы продолжаем путь, переходя к самому настоящему лазанию. Мои нервы не выдерживают, и я кричу Ишаку, чтобы он вмешался, иначе мы сорвемся, но носильщики упрямятся. Теперь мы под карнизом, нависающим над вертикальной стеной. Скалы разрушенные. Сидя на спине носильщика на метр от скалы, я вижу под собой самую глубину ущелья. Шерпы взволнованы. Они говорят мне, что носильщик не может повернуть назад – он должен двигаться вперед. Больше я вынести не в состоянии и зову на помощь… Однако счастье улыбается мне уже давно.
Через несколько шагов идти становится легче. Мы вновь оказываемся на траве и находим тропу, по которой и следовало двигаться с самого начала. Учтя наш опыт, Ляшеналь выбирает этот путь. Мы доходим до лагеря как раз в тот момент, когда кончается дождь.
Оказавшись в палатке, я не хочу ничего, кроме тишины и покоя… У меня едва хватает сил, чтобы говорить, но я шепчу Удо, что самое трудное теперь позади – вплоть до Лете хорошая тропа. Мне вспоминаются лиственничные леса около деревни и красивые луга, усеянные гранитными валунами. Эти лужайки напоминают мне долину Шамони. В течение всего обратного пути эта роща представлялась мне гостеприимным и полным поэзии убежищем! Как мне хотелось бы побыть здесь подольше! Товарищи соглашаются. В конце концов, бессмысленно всем идти в Тукучу, раз все равно придется возвращаться через Лете. В этих лесах мы реорганизуем всю экспедицию, прежде чем начнется долгое путешествие по долинам Непала к индийской границе.
– Где мой ледоруб? – спрашиваю я Шаца.
Для меня это очень важно. Поскольку Ляшеналь потерял свой, мой ледоруб – единственный, побывавший на вершине Аннапурны. Никто не видел его с момента выхода из базового лагеря. Шац осматривает все ледорубы шерпов, но не находит моего. Я глубоко переживаю потерю. Сам по себе ледоруб не представляет ценности, но я собирался по возвращении подарить его Французскому альпинистскому клубу[107].
