Теперь улыбнулся незнакомец. Его темные глаза, когда он рассмат-ривал своего собеседника, на несколько секунд потеряли фокус, зрач-ки разошлись в стороны, тут же вернувшись на место. Эта стран-ность в действиях старика осталась незамеченной – парень болтал без умолку, стараясь не смотреть в глаза собеседнику.
– Ну, поехали…
– Отлично! Вот и славненько, батя, поехали, дорогой.
Парень обрадовался, засуетился, и через пару минут они уже сиде-ли в салоне белой забрызганной грязью "девятки". Сев за руль, Гена, как он представился, сноровисто убрал вниз рычаг ручного тормоза, толкнул пальцем кассету, утонувшую в недрах магнитофона, и, по-вернув ключ зажигания, лихо вырулил к шлагбаумам пропускной системы "Барьер", установленной по периметру въездных путей "Домодедово".
– Ну, вот и все, сейчас мигом домчим, – Гена весело хохотнул и, сунув в рот сигарету, приоткрыл боковое окно.
Сразу же за выездом автомобиль сбавил скорость и остановился: "голосовали" двое мужчин, только что вышедших из бара "Олимп", расположенного на обочине шоссе. Они быстро уселись в машину на заднее сиденье и шумно стали обмениваться приветствиями с водителем, старательно изображая радость случайной встречи.
– Генка, привет! Ты что тут?
– Да вот, шефа привез. А вы куда мотаете? До поста? Последний вопрос вызвал неудержимый приступ хохота у новых пассажиров:
– Ага, Генка, до поста. Там и выйдем…
Незнакомец сидел тихо на переднем сиденье, словно опять впав в старческую дрему. Он не проявлял никакого интереса к разговору, думая о чем-то своем, казалось, не замечая ни оглушительной музы-ки, ни переглядываний странных попутчиков, ни притворства, вита-ющего внутри салона вместе с клубами сигаретного дыма.
– Издалека, батя? – Гена откинулся на спинку сиденья, поворачи-ваясь к иногородцу. Получив вместо ответа еле заметный кивок, он опять улыбнулся.
– Ты прямо молчун какой-то. К нам-то зачем? Турист? Или, как это модно говорить, бизнес? Незнакомец опять кивнул.
– Бизнес… да, – пробормотал он неохотно, отворачиваясь к окну.
– Чем занимаешься, если не секрет? – не обращая внимания на явное нежелание пассажира общаться, задал очередной вопрос один из сидящих сзади.
Незнакомец вздрогнул, словно, наконец, очнувшись от дремы, и повернулся к водителю, разглядывая его улыбчивое лицо. Затем он скосил глаза вглубь салона, рассматривая лица попутчиков – вытя-нутое болезненное одного и приплюснутое скуластое другого, явно имеющего боксерское прошлое.
– Сникерсы-тампаксы, панты-манты? – Гена опять засмеялся, выб-росив дымящийся окурок на улицу.
– Я священник… – пробормотал незнакомец и тут же улыбнулся, словно давая понять, что это шутка или почти шутка. Юмор оцени-ли. Гена ойкнул, недоверчиво посмотрел на старика, затем оглуши-тельно заржал. С заднего сиденья тоже раздалось довольное уханье.
– Священник? Круто. Круто, батя! То-то, я смотрю, хайер у тебя культовый. Ты, какой веры будешь-то? Далай-лама или наш, право-славный?
– Тебя, отец, случайно не Петром звать? – спросили сзади и опять загоготали.
– Можете называть меня Ямой.
– Как, как?
– ЯМА, – старик медленно и отчетливо произнес каждую букву, словно объясняя алфавит невнимательным детям.
Водитель ощерился, кивая головой. С заднего сиденья через спин-ку перегнулся "болезненный":
– Что-то я первый раз слышу имя такое, не поповское. Ты, батя, случайно не из-за Забора?
"Девятка" стремительно неслась по шоссе, оставляя за собой шлейф мелкой водяной капели. Над Москвой угрюмо нависло тяже-лое свинцовое небо. Уже несколько минут шел дождь.
Автомобиль свернул с дороги в лес, и теперь маленькие колеса "де-вятки" с трудом справлялись с грязевым месивом лесной тропинки. Проехав метров тридцать, машина остановилась, уткнувшись пере-дним бампером в раскидистый кустарник, ощетинившийся, будто дикобраз, серыми стеблями низкорослых веток. Водитель глубоко вдох-нул и шумно выдохнул, поворачиваясь к седоволосому пассажиру:
– Все батя, приехали. Москва.
Сзади опять засмеялись, но на этот раз ехидно, оскорбительно. Пассажир продолжал сидеть, не двигаясь, отвернувшись к окну. На его лишенном эмоций лице не дрогнул ни один мускул, словно это была искусно сделанная маска, безучастно взирающая на мир за окном, наблюдающая, как струи воды стекают сквозь сплетение ве-ток, падая вниз тяжелыми нитями капели.
– Все говорю, батя, конечная.
Родитель потормошил оцепеневшего "лоха" за плечо. "Обхезался чурка", подумал он, чувствуя, как закручивается внутри невидимая пружина, готовая в любой момент толкнуть вовне заряд злобы и раз-дражения. Пассажир не пошевелился. Только губы его, дрогнув, за-шептали что-то вроде молитвы или детской песенки.
– Эй ты, урюк, просыпайся! – Один из попутчиков – "болезнен-ный" – с силой ударил по спинке переднего сиденья. – Бабки, золото, документы… Давай выворачивайся!
Второй – бывший боксер – начал "заводиться", наблюдая за по-ведением "терпилы".
– Еб… тебе говорят, косоглазый! Подъем, дедуля! Саня, выводи его…
Задние дверцы автомобиля открылись, и в салон хлынул свежий утренний воздух. Водитель примерился к неподвижной фигуре, ре-шая, куда лучше ударить, чтобы "замороженный" сам вывалился из машины, но тот вдруг сам, с невероятной быстротой, выскользнул наружу, под дождь.
"Гена" еще соображал, что же так насторожило его в этом движе-нии, когда понимание холодной волной накатило из глубины под-сознания, обвивая скользкими щупальцами позвоночник и пара-лизуя ватной тяжестью ноги. "Быстро. Слишком быстро. Так не мо-жет быть…".
Снаружи сплошным потоком лил дождь, и через мокрые стекла ничего уже не было видно.
Человек, назвавший себя Ямой, вышел из леса и встал на обочине дороги, рассматривая проезжающие мимо автомобили. Через не-сколько минут из общего потока машин отделился черный тониро-ванный джип "Grand Cherokee" и, подъехав к пожилому азиату с дорожной сумкой на плече, затормозил около него. Яма улыбнулся и, открыв дверь, сел в темный автомобиль. Джип резко вывернул в крайний левый ряд и, набирая скорость, понес страшного "гостя" дальше, в направлении Москвы.
Через час в одном из московских дворов Яма покинул дорогую ма-шину, получив от ее водителя пару ключей от квартиры, которая распо-лагалась в одной из девятиэтажек, похожей как две капли воды на не-сколько других таких же домов, окаймляющих двор со всех сторон. Джип гуднул старику на прощание и тут же исчез, отражая в темных зеркалах окон мелькающие элементы жилого массива. Яма посмотрел ему вслед, и не спеша вошел в один из подъездов, вызывая лифт и озираясь по сторонам, разглядывая корявые цветные надписи на стенах: "Кузя – лох", "Панки – скоты, попса – х…ня". Особенно выделялась на старой побелке огромная надпись, сделанная жирным черным фломастером: "А ты готов умереть?", плавно переходящая в стилизованное изобра-жение черепа. Яма мрачно посмотрел на нее, укоризненно покачав го-ловой. Эта композиция почему-то испортила ему настроение, и когда створки лифта с шумом распахнулись перед ним, он еще задержался на мгновение, повернувшись к нагло ухмыляющемуся черепу.
