Сквозь образовавшиеся огромные прорывы в облаках виднелась все та же однообразная картина — нагроможденные в диком беспорядке льды, пересеченные длинными извилистыми каналами, широкие лазоревые полыньи, ледяные озера. Потрепанный ветром шар потерял много газа и снова стал снижаться, но выбрасывать опять провизию Андре не решался.
II. Между двумя безднами.
Печально встречали полночь на аэростате Андре и его спутники. Будущее стало загадочным, неопределенным… Скорость движения шара быстро падала, и, наконец, он почти повис в воздухе. После бури настал обычный в полярных широтах штиль. К счастью, погода установилась прекрасная. 17 июля яркое солнце приветливо заливало светом всю местность, согревая пассажиров и растапливая обледенение на оболочке шара. Андре взялся за определение положения места, насколько это возможно было сделать с аэростата,
Шар находился приблизительно на 89°30′ с. ш. В нескольких десятках километров лежал полюс. Оказалось, что за время бури было пройдено огромное расстояние, и путешественники находились почти у цели.
Взволнованные неожиданным открытием, все бросились поглядеть на север. Безграничное ледяное поле расстилалось впереди, насколько хватал глаз. По временам издалека доносился глухой гул — это сталкивались и ломались ледяные горы, находившиеся в движении. Солнце шло своим путем, описывая на небе полные круги. День и ночь сменялись незаметно в вечном блеске полярного лета.
Наступил великий штиль. Неподвижно повис воздушный шар в безграничном, бездонном просторе неба, а внизу протянулась другая бездна — полярный океан, покрытый причудливо растрескавшимся покровом льда. Постепенно эта поверхность стала обволакиваться поднимавшимся туманом, и покров этот, становясь все гуще и плотнее, клубился внизу, точно море белой хлопчатой ваты. Однако, Андре был спокоен, как всегда — ни одна черточка не выдавала его внутреннего волнения. Френкель, который вел календарь полета, внезапно появился на верхней площадке.
— Чорт возьми, профессор, сегодня уже первое августа, а до сих пор никакой перемены в нашем положении. Неужели мы вечно будем висеть так, между небом и землею?
— Хорошо, что висим еще, а не лежим на льду. Посмотрим, насколько времени хватит газа. И так наш шар выдерживает испытание: ведь сегодня, не забудьте, двадцать второй день полета…
И снова молчание наступило на аэростате. Слова казались лишними и ненужными среди безмолвного величия природы, временами только прерываемого глухими раскатами и треском ломавшихся льдов.
Только к третьему августа этот упорный, небывалый штиль пришел к концу— но в то же время наступило сильное похолодание.
Приближалась полярная зима — это с грустью почувствовали путешественники в налетевшем — леденившем кровь — порыве ветра. Ни внизу, ни по сторонам ничего не было видно. Казалось, будто шар был неподвижен, но на самом деле он несся очень быстро.
Вдруг Стринберг, бывший на вахте в то время, как Андре и Френкель отдыхали в глубине корзины, вскрикнул:
— Все наверх! Мы сейчас налетим на гору!
И через несколько секунд страшный удар, от которого все свалились с ног, потряс корзину. Но, когда все вскочили, шар благополучно продолжал движение, изредка задевая еще корзиной о верхушки льдин. Оказалось, что аэростат от потери газа и влажности настолько снизился, что начал цепляться за выступавшие вершины торосов.
Пока шар парил высоко над льдами, он казался почти неподвижным, но теперь, когда он несся со скоростью около тридцати километров в час над самым льдом, казалось, что вот-вот он ударится о ледяную гору, и корзина разлетится вдребезги.
С твердой решимостью Андре не побоялся выбросить еще часть провианта, инструментов, драги, якоря — всего около 150 килограммов. Шар снова поднялся выше и понесся на высоте 150–180 метров, попрежнему подгоняемый холодным ветром.
Между тем, туман осаждался на поверхности шара густым инеем. Причудливые гирлянды ледяных иголок разукрасили веревки и канаты, убрали оболочку шара и корзину. Снова пошел густой снег, пушистым слоем ложившийся на шаровую оболочку. С ужасом воздухоплаватели заметили, что шар пошел книзу. Наступила решительная минута, о которой Андре много думал еще до отправления со Шпицбергена.
Взволнованным голосом ученый обратился к своим товарищам, не подозревавшим всей трагичности положения:
— Теперь, друзья мои, взвесим последний раз наше положение. Нам угрожает немедленный спуск, если мы не испытаем еще последний шанс: не отрежем корзину и не укроемся наверху, на опорном кольце аэростата. Быть может, только несколько десятков километров отделяют нас от земли. Нам нужно еще раз подняться кверху и оглядеться вокруг.
— Но не лучше ли опуститься на лед и попытаться достигнуть суши с помощью лыж и лодки? — возразил Френкель.
Андре протянул руку, указывая на безобразную всхолмленную поверхность льда. Помолчав минуту, он, словно говоря сам с собою, сказал:
— По этому льду без собак мы никуда не дойдем. Продовольствия много мы с собою не унесем, охотиться же здесь нельзя. За все время мы не заметили никакой дичи, кроме двух-трех птиц, которые пролетели вблизи аэростата на второй день вылета со Шпицбергена.
Все глубоко задумались. Лишиться корзины — значило отказаться от всех средств сообщения: лодки, саней, лыж; отправиться наудачу пешком в бесконечные пустыни севера, не зная, сколько километров осталось до ближайшего берега. Да и что ближе: Америка, Сибирь или Европа? Но спуститься вниз и отдаться сразу на милость суровому ледяному сфинксу — было свыше сил путешественников.
Обменявшись молчаливым взглядом, аэронавты тем не менее стали готовиться к переходу на верхнее кольцо аэростата. Они натянули здесь небольшую площадку из тройного просмоленного полотна и перенесли на нее самые необходимые инструменты и провиант. Затем, вооружившись острыми ножами, перерубили канаты, на которых висела корзинка. Удобное помещение, в котором они провели столько дней, упало на лед, и облегченный аэростат, потерявший сразу около 400 килограммов веса, стрелой устремился кверху, со свистом прорезая туман и тучи.
Прежде чем оглушенные путешественники успели опомниться, глаза их ослепили яркие солнечные лучи. Было около полудня 5 августа. Андре с нетерпением схватился за измерительные приборы, и через несколько минут с удивлением воскликнул:
— Мы за полюсом! 88° с. ш., 170° в. д.
Спутники, остолбенев, посмотрели друг на друга. Никто не ожидал, что аэростат мог пройти такое громадное расстояние.
