Старик таза тоже отказался лезть на дерево. Тогда я решил взобраться на кедр сам. Ствол его был ровный, гладкий и с подветренной стороны запорошённый снегом. С большими усилиями я поднялся не более как на три метра. У меня скоро озябли руки, и я должен был спуститься обратно на землю.
— Не надо, — сказал Дерсу, поглядывая на небо. — Скоро ночь кончай.
Он взял винтовку и выстрелил в воздух. Как раз в это время налетел сильный порыв ветра. Звук выстрела затерялся где-то поблизости. Мы разложили большой огонь и принялись готовить чай. Альпа всё время жалась то ко мне, то к Дерсу и при малейшем шуме вздрагивала и испуганно озиралась по сторонам.
Минут 40 мы ещё сидели у огня и делились впечатлениями.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно они уходили куда-то в глубь неба. Ещё немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу пошли к кустам. По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костёр совсем угас.
Я предложил Дерсу оставить вещи в таборе и пойти по тигриному следу. Я думал, что он откажется, и был удивлён, узнав, что Дерсу согласен отнять у тигра задавленную собаку.
Гольд стал говорить о том, что тигру дано в тайге много корма и запрещено нападать на человека. Этот тигр следил кабанов, но по пути увидел людей, напал на наш бивак и украл собаку.
— Такой Амба можно стреляй, греха нет, — закончил он свою длинную речь.
Закусив наскоро холодным мясом и напившись горячего чая, мы надели лыжи и пошли по тигриному следу.
Непогода совсем почти стихла. Вековые ели и кедры утратили свой белый наряд, зато на земле во многих местах намело большие сугробы. По ним скользили солнечные лучи, и от этого в лесу было светло по-праздничному.
От нашего бивака тигр шёл обратно старым следом и привёл нас к валежнику. Следы шли прямо под бурелом.
— Не торопись, капитан, — сказал мне Дерсу. — Прямо ходи не надо; надо кругом ходи, хорошо посмотри.
Мы стали обходить бурелом стороною.
— Уехали! — вдруг закричал Дерсу и быстро повернул в направлении нового следа.
Тут ясно было видно, что тигр долго сидел на одном месте. Под ним подтаял снег. Собаку он положил перед собой и слушал, нет ли сзади погони. Потом он понёс её дальше.
Так мы прошли ещё три часа.
Тигр не шёл прямо, а выбирал такие места, где было меньше снегу, где гуще были заросли и больше бурелома. В одном месте он взобрался на поваленное дерево и долго стоял на нём, но вдруг чего-то испугался, прыгнул на землю и несколько метров полз на животе. Время от времени он останавливался и прислушивался; когда мы приближались, то уходил сперва прыжками, а потом шагом и рысью.
Наконец Дерсу остановился и стал советоваться со стариком тазой. По его мнению, надо было возвратиться назад, потому что тигр не был ранен, снег недостаточно глубок и преследование являлось бесполезной тратой времени.
Мне казалось странным и совершенно непонятным, почему тигр не ест собаку, а тащит её с собой. Как бы в ответ на мои мысли, Дерсу сказал, что это не тигр, а тигрица и что у неё есть тигрята; к ним-то она и несёт собаку. К своему логовищу она нас не поведёт, а будет водить по сопкам до тех пор, пока мы от неё не отстанем. С этими доводами нельзя было не согласиться.
Когда было решено возвращаться на бивак, Дерсу повернулся в ту сторону, куда ушёл тигр, и закричал:
— Амба! Твоя лицо нету. Ты вор, хуже собаки. Моя тебя не боится. Другой раз тебя посмотри — стреляй.
После этого он закурил свою трубку и пошёл назад по протоптанной лыжне.
Немного не доходя до бивака, как-то случилось так, что я ушёл вперёд, а таза и Дерсу отстали. Когда я поднялся на перевал, мне показалось, что кто-то с нашего бивака бросился под гору. Через минуту мы подходили к табору.
Все наши вещи были разбросаны и изорваны. От моего спального мешка остались одни клочки. Следы на снегу указывали, что такой разгром произвели две росомахи. Их-то, вероятно, я и видел при приближении к биваку.
Собрав, что можно было, мы быстро спустились с перевала и пошли назад, к биваку.
Идти под гору было легко, потому что старая лыжня хотя и была запорошена снегом, но крепко занастилась. Мы не шли, а просто бежали и к вечеру присоединились к своему отряду.
Глава двадцать третья
Конец путешествию
Река Бикин в нижнем течении. — Ночёвка в покинутом жилище. — Грязная вода. — Местность Сигоу. — Новый год. — Приём у китайцев. — Встреча с Мерзляковым. — Олон. — Порочное население. — Табандо. — Река Алчан. — Железнодорожная станция.
Двадцать девятого декабря мы выступили в дальнейший поход вниз по реке Бикин, которая здесь течёт строго на запад. Чем ниже, тем больше река разбивается на протоки. При умении можно ими пользоваться и значительно сокращать дорогу.
На островах между протоками, в местностях Хойтун и Митахеза, мы встречаем туземцев, рождённых от брака китайцев с удэхейскими женщинами. Это те же чжагубай[48] (по-китайски «кровосмешение»), что и в прибрежном районе на реках Тадушу, Тетюхе и Санхобе. Они живут в фанзах китайского типа и занимаются рыболовством, охотой и огородничеством. Насколько недавно люди эти занялись земледелием, видно из того, что на возделываемой ими земле сохранились пни, которые они не успели ещё выкорчевать.
Река Бикин считается самой лесистой рекой. Лесом покрыто все: горы, долины и острова. Бесконечная тайга тянется во все стороны на сотни километров. Немудрёно, что места эти в бассейне Уссури считаются самыми зверовыми.
Около горы Бомыдинза, с правой стороны Бикина, мы нашли одну пустую удэхейскую юрту. Из осмотра её Дерсу выяснил, почему люди покинули жилище, — черт мешал им жить и строил разные козни: кто-то умер, кто-то сломал ногу, приходил тигр и таскал собак. Мы воспользовались этой юртой и весьма удобно расположились в ней на ночлег.
Стрелки пошли за дровами, а Дерсу опять принялся дымом изгонять черта из юрты. Я взял ружьё и пошёл вниз по реке на разведку.
С утра хмурившаяся погода разразилась крупным мокрым снегом при полном безветрии.
Громадные кедры, словно исполинские часовые, стояли теперь неподвижно и не шептались между собой.
Вечерние сумерки, хлопья снега, лениво падающего с неба, и угрюмый, молчаливый лес — всё это вместе создавало картину бесконечно тоскливую…
Мимо меня бесшумно пролетела сова, испуганный заяц шарахнулся в кусты, и сова тотчас свернула в его сторону. Я посидел немного на вершине и пошёл назад. Через несколько минут я подходил к юрте. Из отверстия её в крыше клубами вырывался дым с искрами, из чего я заключил, что мои спутники устроились и варили ужин.
