— Что случилось? — не мог понять Трегомен.
Может быть, извержение подводного вулкана грозит «Порталегри» гибелью?
Впрочем, ни дядюшка Антифер, ни Замбуко, ни Саук по-прежнему ничего не замечали.
— Да это слоны! — догадался Жюэль.
Да! Качку устроили слоны! По какому-то необъяснимому капризу им вздумалось опускаться всем одновременно то на задние, то на передние ноги. На судне началась страшная качка, а это слонам очень нравится, как нравится белке вертеться в колесе. Хороши же эти огромные толстокожие белки!
Качка становилась все сильнее, абордажные сетки уже касались воды, судно рискует наполниться водой с бакборта или со штирборта…
Баррозо и несколько матросов побежали в трюм. Они пытались успокоить расходившихся животных. Но ничто на них не действовало: ни крики, ни удары. Слоны потрясали хоботами, выпрямляли уши, размахивали хвостами, возбуждались все больше и больше. «Порталегри» вращался, вращался, вращался… а вода хлестала через борт.
Это продолжалось недолго. В считанные секунды море наводнило трюм. Судно пошло ко дну, а из морской бездны еще слышался рев неосторожных животных.
в которой дядюшка Антифер и банкир Замбуко заявляют, что не уйдут с острова, послужившего им убежищем, прежде чем не осмотрят его
«Наконец-то я потерпел кораблекрушение!» — мог бы сказать бывший хозяин «Прекрасной Амелии».
Действительно, накануне вечером судно погрузилось на глубину от тридцати до сорока метров, и один из островков в бухте Маюмба послужил убежищем для потерпевших кораблекрушение. Никто не погиб в этой невероятной катастрофе. При перекличке все оказались налицо — и пассажиры, и экипаж судна. Помогая друг другу — дядюшка Антифер поддерживал банкира Замбуко, Саук — Бен-Омара,— они достигли скал острова, для этого им пришлось сделать всего несколько взмахов руками. Слоны же, не созданные для водной стихии, исчезли в пучине. Они сами виноваты в том, что утонули. Нельзя же обращать судно в качели!
Не успел дядюшка Антифер выбраться на остров, как закричал:
— А наши инструменты? Наши карты?…
К несчастью — это была непоправимая потеря,— французы не успели спасти ни секстанта, ни хронометра, ни атласа, ни книги «Таблицы исчисления времени». Бедствие свершилось в несколько секунд. Повезло только в одном: банкир и нотариус, равно как и Трегомен, хранили деньги каждый в своем поясе, так что потерпевшие кораблекрушение хотя бы с этой стороны не должны в дальнейшем испытывать затруднений.
Заметим кстати, что Жильдасу Трегомену было очень легко держаться на поверхности: вес вытесняемой им воды едва ли не превышал вес его тела, и потому, спокойно подчинившись движению волн, он тихо выплыл на песчаный желтый берег, словно кит, очутившийся на мели.
Прежде всего следовало высушить одежду. На жарком солнце она высохла за полчаса.
Предстояло провести неуютную ночь под защитой деревьев, каждому — наедине со своими невеселыми мыслями. Не было сомнений, что спасшиеся люди попали именно в те места, где должен находиться второй остров — последний документ давал на этот счет точные указания.
Но как установить место, где пересекаются южная параллель под 3°17’ и восточный меридиан под 7°23’ (первая цифра — из документа с острова в Оманском заливе, вторая — из письма, хранившегося в сундуке тунисского банкира), как теперь определить эту точку, когда Жюэль без секстанта, и хронометра на сможет узнать высоту?
Поэтому каждый, сообразно своему характеру и наклонностям, думал про себя.
Замбуко:
«Потерпеть крушение у самой гавани!»
Дядюшка Антифер:
«Не уйду отсюда, пока не перерою все островки в бухте Маюмба, даже если придется посвятить этому десять лет жизни!»
Саук:
«Нападение так хорошо подготовлено, и все пропало из-за этой дурацкой катастрофы!»
Баррозо:
«А мои слоны, они даже не застрахованы!»
Бен-Омар:
«Аллах милостив, Аллах милостив, но эта премия могла бы дорого мне обойтись… если я вообще когда-нибудь ее получу!»
Жюэль:
«Теперь ничто не помешает мне вернуться в Европу к моей Эногат!»
Жильдас Трегомен:
«Нет, никогда не следует садиться на судно, нагруженное веселыми слонами!»
В эту ночь не удалось заснуть никому. Если потерпевшие крушение пока не страдали от голода, то что они скажут завтра, когда желудок предъявит свои требования? Разве что на острове найдутся кокосовые пальмы. За неимением лучшего придется довольствоваться их плодами, пока не подвернется случай переправиться в Маюмбу. Но как попасть в это селение в глубине бухты, в пяти или шести милях отсюда? Подавать сигналы? А будут ли они замечены? Пуститься вплавь? Но найдется ли среди экипажа «Порталегри» хоть один человек, способный проплыть такое расстояние? Впрочем, утро вечера мудренее.
Все свидетельствовало о том, что островок необитаем,— речь идет, разумеется, о людях. Других живых существ, шумных, беспокойных, несносных, может быть даже опасных благодаря многочисленности, было сколько угодно. Жильдас Трегомен невольно подумал, что обезьяны всего мира назначили здесь друг другу свидание. Положительно, люди очутились в обезьяньем царстве, в столице Обезьянии!…
Вот почему, хотя стояла тихая погода и прибой был едва слышен, жертвы кораблекрушения не могли и часа провести спокойно на этом островке. Тишина все время нарушалась — о сне не приходилось и думать.
И в самом деле, в лесистой чаще все время происходила какая-то странная возня; доносились звуки, похожие на грохот барабанов целого отряда конголезцев[399]. Меж стволами, среди ветвей беспрестанно кто-то суетился, сновал взад-вперед, сопровождая быстрые движения гортанными хриплыми криками. Ночной мрак не давал ничего разглядеть.
Только с наступлением дня стало ясно, что островок служит убежищем целому племени четвероруких, тех громадных шимпанзе, о смелости и хитрости которых рассказывал охотившийся на них во внутренних областях Гвинеи француз Шайю.
И, право же, хоть обезьяны и не дали заснуть, Жильдас Трегомен не мог не восхищаться великолепными образцами антропоидов[400]. Это были те самые шимпанзе, описанные Бюффоном[401], обезьяны, способные выполнять работы, предназначенные скорее для человеческого ума и человеческих рук,— большие, сильные, с незначительно выдвинутой вперед челюстью, с почти нормальной выпуклостью надбровных дуг. Раздувая грудную клетку и сильно колотя по ней кулаками, они-то и создавали шум, напоминавший грохот барабанов.
