Поравнявшись со мной, метис остановился, обвел взглядом море, надеясь увидеть то же, что тщетно мечтал разглядеть я… Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил.
— Мистер Джорлинг, помните нашу беседу в вашей каюте на «Халбрейн»? Помните, я рассказал вам, что случилось на «Дельфине»?
Помнил ли я этот разговор!.. Ничто из того, что он поведал мне тогда, вплоть до мельчайших деталей, не стерлось из моей памяти.
— Я сказал вам, — продолжал он, — что Паркера звали вовсе не Паркером, а Недом Холтом. Он был братом Мартина Холта…
— Помню, Дирк Петерс, — отвечал я. — Но к чему возвращаться к столь печальной теме?
— К чему, мистер Джорлинг? Вы не… Вы никому об этом не говорили?
— Никому! — заверил я. — Разве мог я раскрыть вашу тайну… Тайну, которая должна умереть вместе с нами?
— Умереть? Да, умереть…— прошептал метис. — И все же… понимаете… Мне кажется, что экипаж… Там знают… Кажется, они что-то знают…
Я перекинул мостик между его словами и тем, что услыхал от боцмана о странном разговоре, в котором Хирн подстрекал Мартина Холта спросить у метиса, как погиб на «Дельфине» его брат. Выходит, тайное стало явным? Или это болезненное воображение Дирка Петерса?
— Объясните поподробнее!
— Понимаете, мистер Джорлинг… Я не умею складно говорить… Да, вчера… С тех пор я все время думаю об этом… Вчера Мартин Холт отозвал меня в сторону, подальше от остальных, и сказал, что хочет со мной поговорить…
— О «Дельфине»?
— Да, о «Дельфине»… И о своем брате Неде Холте… Впервые он назвал мне это имя… Имя того, кого я… А ведь мы плаваем вместе уже третий месяц…
Метис говорил до того тихо, что я едва слышал его голос.
— Понимаете… Мне показалось, что у Мартина Холта в голове… Нет, я не ошибся! Он что-то подозревает…
— Говорите же, Дирк Петерс! — вскричал я. — О чем вас спросил Мартин Холт?
Я чувствовал, что за вопросом Мартина Холта стоял Хирн. Однако, справедливо полагая, что метису ничего не известно о роли гарпунщика, я решил не говорить ему о новой напасти.
— О чем он спросил меня, мистер Джорлинг? — вымолвил он. — Он спросил, не помню ли я Неда Холта с «Дельфина», как он погиб — в схватке с бунтовщиками или при кораблекрушении… не был ли среди тех, кого отправили в море вместе с капитаном Барнардом и… могу ли я сказать ему, как погиб его брат… О, как, как…
— И что же вы ответили Мартину Холту?
— Ничего… Ничего!
— Надо было настаивать на том, что Нед Холт погиб вместе с бригом.
— Я не смог, понимаете? Не смог… Братья так похожи друг на друга… Мне показалось, что передо мной не Мартин Холт, а Нед Холт… Я испугался и… убежал…
Метис резко выпрямился, я же, обхватив голову руками, стал размышлять. Я не сомневался, что запоздалые вопросы Мартина Холта о своем брате — результат интриг Хирна. Неужели гарпунщик проведал о тайне Дирка Петерса еще на Фолклендах? Я, во всяком случае, молчал как рыба.
Однако какую цель преследовал Хирн, подстрекая Мартина Холта? Чего он добивался? Просто ли стремился удовлетворить свою ненависть к Дирку Петерсу
— единственному из фолклендских матросов, всегда выступавшему на стороне Лена Гая и помешавшему завладеть шлюпкой? Может быть, он стремился сделать из Мартина Холта союзника? Кроме того, решившись пуститься в шлюпке по столь опасным водам, он нуждался в Мартине Холте, который добьется успеха там, где Хирна и его дружков ждала бы неудача?..
Вот какие мысли промелькнули у меня в голове, вот какие сложности прибавились к нашему положению.
Подняв голову, я не обнаружил Дирка Петерса. Он исчез совершенно бесшумно, сказав то, что хотел, и удостоверившись, что я не раскрывал нашей тайны. Я взглянул напоследок на горизонт и в величайшем смятении поспешил вниз, снедаемый нетерпением дождаться завтрашнего дня.
Вечером мы приняли обычные меры предосторожности; никому не было позволено остаться за пределами лагеря, за исключением метиса, который по-прежнему охранял шлюпку.
Я так устал, что меня тотчас сморил сон, и я забылся рядом с капитаном, предоставив Джэму Уэсту охранять наш покой; через некоторое время капитан сменил своего помощника.
На следующий день, 31 января, я раздвинул края палатки — и, о разочарование! Все вокруг потонуло в тумане! То был не легкий туман, который рассеивается при первых лучах солнца и улетучивается при дуновении ветер— ка… Нет, это был желтоватый туман с запахом плесени, как будто антарктический январь был брюмером[111] северного полушария. Вдобавок температура резко упала, что было очевидным симптомом приближающейся зимы. Туман полностью скрыл от нас верхушку айсберга.
— Вот некстати! — в сердцах сказал боцман. — Даже проплывая совсем близко от земли, мы не сможем ее разглядеть.
— Какова наша скорость? — осведомился я.
— Значительнее, нежели вчера, мистер Джорлинг. Капитан опускал лот и выяснил, что скорость айсберга — не менее трех-четырех миль в час.
— Каковы же ваши выводы, Харлигерли?
— По всей видимости, окружающее нас море не так велико и стиснуто сушей, раз течение все усиливается… не удивлюсь, если через десять — двенадцать миль и по правому, и по левому борту покажется земля.
— Но тогда мы входим в широкий пролив, разрезающий на две части антарктический континент?
— Да. По крайней мере такого мнения придерживается капитан.
— Так не собирается ли он, придя к такому мнению, предпринять попытку пристать к тому или другому берегу этого пролива?
— Каким же образом?
— На шлюпке…
— Рисковать шлюпкой в таком тумане?.. — Боцман скрестил руки на груди. — Как такое могло прийти вам в голову, мистер Джорлинг? Или мы можем бросить якорь, чтобы дождаться возвращения шлюпки? Видимо, нет… А в таком случае у нас есть, все шансы никогда больше ее не увидеть. Вот если бы мы шли на «Халбрейн»…
Увы, «Халбрейн» сгинула в океанской пучине…
Несмотря на туман, я поднялся на верхушку айсберга. Вдруг я разгляжу в просвете землю?.. Однако все мои старания проникнуть взглядом сквозь непроницаемую серую пелену, накрывшую море, оказались тщетными. Оставалось надеяться на сильный северо-восточный ветер, который грозил сбросить меня вниз, но в то же время мог разодрать опостылевший туман в клочья…
Однако пока туман сгущался. Влекомый теперь не только течением, но и ветром, айсберг все больше разгонялся, так что мне казалось, что он содрогается у меня под ногами…
В это мгновение я и оказался во власти галлюцинаций — таких же, что смущали разум Артура Пима. Мне показалось, что я растворяюсь в его могучей личности и вижу то, что сумел разглядеть лишь он один… Непроницаемый туман превратился в тот самый занавес паров, который открылся на горизонте его безумному взору. Мне уже чудилось, что верхний край занавеса полыхает, подобно факелу, а в воздухе и в подсвечиваемых снизу океанских глубинах как бы разлито невиданное трепетание… Оставалось узреть бескрайний водопад, бесшумно низвергающийся с кручи, арки, в которых мечутся хаотические образы, и белоснежного гиганта, стерегущего полюс…
