— Братья и сестры,— продолжал преподобный Тиркомель,— Евангелие гласит: «Блаженны нищие духом». Вот глубокая истина! Смысл ее некоторые насмешники, столь же неверующие, сколь и невежественные, всячески стараются извратить. Но нет! Здесь говорится не о тех, кто «беден умом», то есть не о глупцах, а о тех, кто презирает мерзкие богатства — главный источник всех бед в современном обществе. Поэтому Евангелие призывает вас относиться к богатству с презрением, и если, к несчастью, вы обременены благами мира сего, если в ваших сундуках скопились деньги, если к вам пригоршнями прибывает золото, сестры мои…
Столь образная проповедь заставила женскую половину этой внимательной аудитории задрожать под своими мантильями.
— …если бриллианты, драгоценные камни прилипают к вашим шеям, к вашим рукам и пальцам, как зловредная сыпь, если вы из тех, кого называют счастливицами, то я вам говорю: вы несчастны — и добавляю: вашу болезнь надо лечить самыми сильными средствами, вплоть до огня и железа!
Слушатели трепетали; некоторым уже мерещилось, что проповедник вонзает хирургический нож в их отверстые раны.
Единственный оригинальный способ лечения, который преподобный Тиркомель рекомендовал несчастным людям, обремененным состоянием, заключался в том, чтобы избавиться от него физически, то есть уничтожить. Он не говорил: «Раздайте ваше богатство бедным! Уступите его тем, у кого ничего нет!» Напротив! Он хотел начисто истребить золото, алмазы, деньги, акции промышленных и торговых предприятий. Он требовал полного уничтожения предметов роскоши, даже если для этого их нужно сжечь или выбросить в море.
Чтобы понять непримиримость подобной доктрины[417], надо знать, к какой религиозной секте принадлежит неистовый эсквайр Тиркомель.
Шотландия, разделенная на тысячу приходов, объединяется в административном и религиозном отношении церковными сессиями, Синодом[418] и Верховным судом. Как и во всем Соединенном Королевстве, в Шотландии существует веротерпимость. Кроме внушительного количества приходов, здесь насчитывается еще полторы тысячи церквей, принадлежащих диссидентам[419], каково бы ни было их название: католики, баптисты, методисты и прочие. Из этих полутора тысяч церквей больше половины принадлежит Свободной шотландской церкви, которая двадцать лет назад[420] открыто порвала с Пресвитерианской церковью[421] Великобритании. По какой причине? Единственно потому, что находила ее недостаточно насыщенной истинно кальвинистским[422] духом, иначе говоря — недостаточно пуританской[423].
И вот преподобный Тиркомель как раз и проповедовал от имени самой суровой из этих сект, не допускавшей никаких компромиссов в отношении моральных устоев. Он считал, что Бог, доверив ему свои громы небесные, послал его на землю, дабы разить всех богачей или, по крайней мере, их богатства! И преподобный старался преуспеть на этом поприще.
Человек одержимый, одинаково суровый и к себе, и к другим, лет пятидесяти, высокий, худощавый, с изможденным лицом, лишенным всякой растительности, пламенным взглядом, с обликом апостола[424] и проникновенным голосом брата проповедника — таков был эсквайр Тиркомель. Окружающие считали его подвижником, действующим по наитию свыше. Однако если верующие и приходили на его проповеди, если они и слушали его с волнением, все же нет никаких свидетельств в пользу того, что ему удалось убедить хотя бы небольшое число прозелитов[425] применить его доктрины на практике путем полного отречения от земных благ.
А потому преподобный Тиркомель удваивал свое усердие, собирая над головами слушателей полные электричества тучи, разряжавшиеся молниями его красноречия.
Проповедник продолжал говорить. Тропы, метафоры, антонимы, эпифонемы[426], создаваемые его пылким воображением, сыпались как из рога изобилия и нагромождались друг на друга с беспримерной смелостью. Но если головы и склонялись, то карманы, судя по всему, не испытывали никакого желания освободиться от своего содержимого и утопить его в водах залива Фёрт-оф-Форт.
Прихожане, наполнившие церковь Престола Господня, не пропустили ни слова из проповеди воинствующего фанатика, и если они не спешили сообразовать свои поступки с его доктриной, то происходило это не по причине их непонятливости. Из числа слушателей следует, однако, исключить пятерых людей, не понимавших по-английски. Они остались бы в полном неведении относительно содержания проповеди, если бы шестой человек из их группы не перевел им чуть позже на прекрасный французский язык ужасные истины, низвергавшиеся в виде евангелического ливня с высоты кафедры.
Вряд ли нужно объяснять, что это были дядюшка Антифер и банкир Замбуко, нотариус Бен-Омар и Саук, Жильдас Трегомен и молодой капитан Жюэль.
Мы оставили их двадцать восьмого мая на островке в бухте Маюмба и встретили снова двадцать пятого июня в Эдинбурге.
Что же произошло между этими двумя датами?
В общих чертах вот что.
После того как нашли новый документ, оставалось только покинуть обезьяний островок и воспользоваться шлюпкой. Она причалила к берегу, привлеченная сигналами матросов. Тем временем дядюшка Антифер и его спутники подошли к лагерю под конвоем стаи шимпанзе, проявлявших враждебное отношение к чужеземцам всеми доступными им средствами: воем, ревом, угрожающими жестами, метанием камней.
Все же до лагеря добрались благополучно. Саук в двух словах дал понять Баррозо, что дело сорвалось. Нельзя украсть у людей сокровища, которых у них нет.
В шлюпке, причалившей в глубине маленькой бухточки, поместились все потерпевшие кораблекрушение, правда, как сельди в бочке. Но поскольку преодолеть нужно всего каких-нибудь шесть миль, на это не стоило обращать внимание. Через два часа шлюпка подошла к косе, вдоль которой раскинулось маленькое селение Маюмба. Все путешественники, независимо от их национальности, были гостеприимно встречены во французской фактории. Тотчас же занялись поисками транспорта, чтобы помочь гостям переправиться в Лоанго. Выяснилось, что туда возвращается группа европейцев, и те охотно приняли потерпевших в свою компанию. Теперь можно не опасаться нападения хищников или дикарей. Но какой мучительный климат, какая несносная жара! Будучи уже в Лоанго, Трегомен уверял всех, будто он превратился в скелет. Согласимся с тем, что добрейший человек все же несколько преувеличил.
