Но дядюшка Антифер не обнаружил никакой растерянности. Он ответил Жюэлю довольно ехидно:
— Глупец… глупец… глупец!… Кто проповедует такие вещи, у того нет в кармане ни одного су!… Покажи ему только тридцать миллионов — его долю, и ты увидишь, захочет ли он их утопить!
Безусловно, этот ответ свидетельствовал о глубоком знании человеческой души!…
Но как бы то ни было, решили отказаться от намерения посетить преподобного Тиркомеля в этот вечер в его доме на Норс-Бридж-стрит.
Шестеро в обычном порядке проследовали в «Королевский отель».
из которой видно, что нелегко заставить пастора говорить, если он решил молчать
Дом преподобного Тиркомеля расположен в квартале Кенонгет, на самой известной улице старого города, «Старой коптилки», как называют его в старинных рукописях. Здание примыкало к дому Джона Нокса[433], а окна в доме Нокса в середине XVI века частенько открывались, когда знаменитый шотландский реформатор обращался с воззваниями к толпе. Это близкое соседство очень нравилось преподобному Тиркомелю. Он тоже стремился проводить в жизнь свои реформы. Правда, он произносил проповеди не из окна, но на то была особая причина.
Дело в том, что окно его комнаты не выходило на улицу. Оно выходило на северную сторону, на овраг, ныне изборожденный рельсами и превращенный в общественный сад. С фасада окно находилось бы на уровне третьего этажа, а со стороны оврага из-за понижения рельефа — на уровне восьмого. А можно ли проповедовать с такой высоты?
В общем, дом был мрачный и неуютный, окруженный узкими, грязными переулками, где даже воздух заражен миазмами[434]. С давних пор эта часть города именуется «Ловушка». Такие кварталы прилегают к исторической центральной магистрали Кенонгет, которая тянется под разными названиями от замка Холируд до Эдинбургского замка, одной из четырех крепостей Шотландии, обязанных, по союзному договору[435], всегда сохранять готовность к обороне.
И вот на следующее утро, то есть двадцать шестого июня, как раз в момент, когда на соседней церкви раздался последний, восьмой удар колокола, перед дверью упомянутого дома остановились дядюшка Антифер, банкир Замбуко и сопровождавший их Жюэль. Бен-Омар не получил приглашения присоединиться — его присутствие при первом свидании не считалось необходимым, а следовательно, и Саук, к большой его досаде, тоже не попал в число визитеров. Если пастор откроет французу тайну широты, а Саук не будет ее знать, то он не сможет опередить малуинца в поисках сокровищ.
Трегомен тоже остался в отеле. Дожидаясь своих спутников, он развлекался созерцанием красот улицы Принца и вычурного великолепия памятника Вальтеру Скотту[436].
Жюэль, конечно, не мог отказаться сопровождать своего дядю, хотя бы потому, что был нужен ему в качестве переводчика. Да, кроме того, ему и самому не терпелось узнать, где находится новый островок и не заставит ли их на этот раз фантазия Камильк-паши прогуляться по морям Нового Света.
А Саук, узнав, что визит к Тиркомелю состоится без него, впал в сильнейший гнев и, как обычно, обрушил свою ярость на Бен-Омара. После ухода сонаследников он осыпал несчастного нотариуса грубыми ругательствами и страшными угрозами.
— Это ты виноват! — кричал Саук, опрокидывая стулья.— У меня так и чешутся руки дать тебе палкой по голове за твою глупость…
— Ваша светлость, я сделал все, что мог…
— Нет, не сделал! Ты должен был заявить этому проклятому матросу, должен был внушить, что твое присутствие необходимо, неизбежно, обязательно… Тогда они взяли бы хоть тебя одного, и ты узнал бы и сообщил мне широту… И может быть, мне удалось бы добраться до него раньше других!… Чтоб тебя Аллах наказал! Первый раз мои планы рухнули в Маскате, второй раз — в Маюмбе, и подумать только, они могут лопнуть и в третий раз! И все потому, что ты засел на одном месте, как чучело старого ибиса…[437]
— Прошу вас, ваша светлость…
— А я клянусь тебе, что, если я потерплю неудачу, ты поплатишься своей шкурой!
Сцена приняла под конец столь бурный характер, что Трегомен услышал крики и подошел к двери их комнаты. И счастье для Саука, что он изливал гнев на египетском языке. Если бы он ругал Бен-Омара по-французски, Трегомен узнал бы о его гнусных замыслах, узнал бы, что за личность скрывается под именем Назима, и эта личность получила бы по заслугам.
И все же, хотя Трегомен и не понял, о чем идет речь, его поразило грубое обращение клерка с Бен-Омаром. Подозрения молодого капитана подтверждались.
Дядюшка Антифер, Замбуко и Жюэль, переступив порог пасторского дома, стали подниматься по деревянной лестнице, держась за засаленную веревку, висевшую на стене. Трегомен, хоть и сильно похудевший за это время, ни за что не взобрался бы по такой узкой и темной винтовой лестнице.
Посетители дошли до площадки третьего этажа, последнего на этой стороне дома. Маленькая дверь в глубине, на ней — дощечка с именем преподобного Тиркомеля.
Дядюшка Антифер испустил глубокий вздох облегчения: «Уф!» Затем постучал в дверь. Никакого ответа. Неужели пастора нет дома? Как же так, позвольте вас спросить? Человеку приносят миллионы…
Антифер постучал опять, немного сильнее.
На этот раз изнутри послышался легкий шум. Дверь, правда, осталась на запоре, но под дощечкой с именем преподобного Тиркомеля приоткрылось задвижное окошечко.
В окошечке показалась уже знакомая голова пастора.
— Что вам угодно? — спросил Тиркомель тоном человека, которому не нравится, когда его тревожат.
— Нам хотелось бы с вами поговорить… очень недолго,— ответил по-английски Жюэль.
— О чем?
— По очень важному делу.
— У меня нет никаких дел, ни важных, ни неважных.
— Да откроет он наконец, этот преподобный? — возмутился Антифер, ему надоели церемонии.
Услышав это, пастор спросил на чистейшем французском языке, он владел им в совершенстве:
— Вы французы?
— Французы,— ответил Жюэль. И, считая, что это облегчит им доступ к Тиркомелю, добавил: — Французы, которые присутствовали вчера на вашей проповеди в церкви Престола Господня…
— …и у которых есть желание принять мои доктрины? — живо спросил проповедник.
— Может быть, ваше преподобие.
— Скорее, он примет наши,— пробурчал дядюшка Антифер.— Впрочем, если он предпочитает уступить нам свою долю…
