Он представляет меня второму пилоту, которого зовут Луи:
— Настоящий каскадер высшей квалификации, знаете ли.
Моложавое, угловатое, симпатичное лицо. Глаза, отвечающие тебе бесстрастным взором.
— Так значит… сегодня мы не полетим? — спрашиваю я у Брюса.
— Безусловно.
— Значит, завтра?
Брюс пожимает плечами.
— Завтра я буду здесь примерно в 7:15 утра… а к 7:30 мы примем решение.
Должно быть, я смотрю на него как пес на косточку. Он не хочет разочаровывать меня, однако ему не нравится и то, как я смотрю на него.
— Задержки на пять — десять дней у нас достаточно обыкновенны, дело в погоде… а не в желании потомить вас.
Возвращаюсь назад в «Кабо-до-Хорнос», к горестной табличке на лифте: «Пожалуйста, нажимайте кнопку только один раз». Я в преисподней. Все мы одеты, а полюса нет и не предвидится. Отправляемся в ближайшую пингвинью колонию, однако начавшийся яростный шторм не позволяет Найджелу снимать.
После скверной паэльи[68] рано отправляюсь в кровать. Лежу и тревожусь из-за всяких пустяков.
День 138: Из Пунта-Аренас до Пэтриот-хиллз
Уже декабрь. Рождественские открытки. Списки подарков. Вечеринки. Телефонные звонки. Мутным оком вглядываюсь в циферблат часов, пока рука моя тянется к трубке. Сейчас 7:15 утра, и голос в ней сообщает мне о том, что в полдень мы улетаем на Антарктиду. Влезаю в терможилет и кальсоны, джинсовую куртку, верные молескиновые брюки, толстый вязаный свитер, две пары носок, ботинки «Asolo» и пуховик фирмы RAB из Шеффилда. Звоню домой, чтобы сообщить о том, что я улетаю на Южный полюс. Никто не подходит. Оставляю сообщение на автоответчике.
— Отправляюсь на Южный полюс. Пока!
Надеясь, что делаю это в последний раз, нажимаю «кнопку только однажды» и снова прощаюсь с опытным персоналом «Кабо-до-Хорнос». В отеле привыкли служить стартовой точкой для исследователей Антарктики, и на всякий случай наши комнаты останутся свободными до завтра.
Классические очертания «Дугласа DC-6», синяя и красная полосы по белому с серебром фюзеляжу, оказываются на взлетной полосе. Возле него видим Брюса Олкорна и его жену Пат, приглядывающую за погрузкой и заправкой. Вчера Энни Кершоу сказала мне, что самолет был построен в 1948 г. Брюс качает головой, успокаивая меня:
— Нет, конечно же нет… в 1953-м.
Я уже собираюсь ответить «когда это еще было», но тут соображаю, что это самолет из моего детства. Именно его я рисовал, намереваясь изобразить самолет.
Ледяные поля Антарктиды
Мы поднимаемся на борт по подозрительно тонкой и хрупкой выдвижной лестнице, для страховки держась за веревку. Внутри самолета никакой давки и тесноты, привычных для коммерческого рейса. Практически мы оказываемся внутри пустого фюзеляжа, в который помещается все необходимое для полета. До Пэтриот-хиллз нас летит двадцать восемь человек, поэтому нам приготовлено тридцать мест. От грузового трюма пассажиров отделяет перегородка, за которой почетное место предоставлено мотоциклу Кадзама-сан. Безупречно белый, он стоит в своей раме подобно рыцарю… Брюс в командирском комбинезоне с четырьмя полосами на эполетах и квалифицированный каскадер Луи забираются в тесный кокпит и проводят последнюю проверку.
Вокруг царит нервное возбуждение. Сухой голос Брюса доносится из интеркома:
— Сначала придется потерпеть… над горами сильная турбулентность… Садиться будем на ледяную полосу… лед грубоват, и аэроплан вихляет… Двигатели шумят… Но все в порядке… рад буду видеть вас в кокпите, но если вы соберетесь снимать со вспышкой, предупредите меня заранее… пугаюсь, понимаете ли.
Луи добавляет, что корпус не герметизирован, что кондиционера на борту нет, и просит следовать знаку и не курить. Сообщение вызывает дружный гогот и одобрение австралийцев:
— А на борту у вас, между прочим, люди!
Я вижу, как Бэзил, не представляющий лучшего занятия, чем пара-другая затяжек перед началом путешествия в края, что на старых картах обыкновенно назывались Terra Australis Incognita, поглубже зарывается в кресло.
В 12:10 заводится первый двигатель, и, когда обороты набирают все четыре, корпус самолета начинает трястись и дергаться, и Энни с облегчением машет рукой на прощание, когда мы отъезжаем на взлетную полосу.
В 12:30, получив уточненный прогноз погоды, DC-6 грохочет по взлетно-посадочной полосе, уверенно поднимается в небо, разворачивается и направляется на юг вдоль Магелланова пролива, подальше от нефтеперегонных и яркоокрашенных крыш Пунта-Аренас и просторного безлесного плато Огненной Земли.
Поднявшись на крейсерскую высоту в 10 000 футов, мы видим за окнами первые облака и посылаем прощальный взгляд величественным, увенчанным снегом Андам, протянувшимся отсюда на 4500 миль до берегов Карибского моря.
С помощью приколотой к перегородке карты Антарктиды из National Geographic, Роб, высокий и худощавый молодой канадец из Network, рисует нам план восьми с половиной часов путешествия: 1700 морских миль при крейсерской скорости 220 узлов сулят нам прибытие в 20:30. Первые четыре часа мы будем лететь над проливом Дрейка. Ближе к континенту появятся первые айсберги и ледяной шельф, когда мы пересечем море Беллинсгаузена. На сушу выйдем над островом Александра, на 70-м градусе южной долготы, и далее над хребтом Эллсворта.
В отличие от Арктики — холодного океана, покрытого многофутовыми льдами, Антарктика представляет собой сушу, придавленную ледовым щитом, местами достигающим толщины 12 000 футов. По площади этот континент превосходит США, хотя общее население его никогда не превышает 4000 человек (Согласно моей оценке, это означает, что после приземления — если таковое произойдет — наша съемочная группа составит одну шестьсот шестидесятую часть всего населения Антарктиды.)
Примерно через три часа летного времени от Пунта-Аренас, когда все мы расхаживаем по самолету, собирая на скорую руку ленч, самолет резко дергается, взлетает вверх, ныряет обратно и мгновенно набирает прежнюю высоту Пока мы пытаемся восстановить равновесие, лаконичный голос Брюса гудит по интеркому:
— Мы только что задели Южный Полярный круг.
Появились первые ледяные поля. Огромные белые плавучие платформы снизу отливают пронзительной нефритовой зеленью, некоторые из них достигают в поперечнике трех четвертей мили и 800 футов высоты (хотя над поверхностью может находиться всего 200 футов). Паковый лед, начинающийся как свернувшееся молоко в чашке черного кофе, затем превращающийся в дробленую яичную скорлупу, сливается в постоянную полосу льда, и поэтому невозможно различить, где кончается шельфовый лед и начинается сам континент. Внизу задувают свирепые ветры, вспенивающие волны и сдувающие снежные шлейфы с утесов. Эти ветры называют катабатическими, их вызывают массы чрезвычайно холодного воздуха, опускающиеся на полярное плато и стекающие с него вниз, подчас ускоряясь по мере приближения к берегу до 180 миль в час.
