XL. Мисс Женни
Теперь приходилось рассказать жене все, что до сих пор мы считали нужным скрывать от нее. Сообщенная весть повергла ее в крайнее изумление и, должен я прибавить, беспокойство. Дети, угадывая существование какой-либо тайны, осыпали Фрица бездной вопросов, на которые ему было бы трудно отвечать, потому что вопросы задавались всеми разом. Наконец, когда говор смолк, я спросил Фрица, во-первых, удалось ли его предприятие и, во-вторых, с какой целью он нарядился таким образом.
— Поездка моя была самая счастливая, — ответил он, взглянув на меня многозначительно, — и я радуюсь тому, что предпринял ее. Что же касается моего наряда, то я прибег к нему из предосторожности. Издали я счел вас за малайских разбойников, а ваши выстрелы заставили меня предположить, что вы многочисленны и сильны. И потому я решился покинуть свою европейскую наружность, которая непременно возбудила бы внимание и любопытство разбойников.
Тут мать прервала Фрица просьбой, чтоб он вымылся, потому что ей неприятно было видеть его с лицом дикаря.
Когда Фриц, исполнив эту просьбу, возвратился в настоящем своем виде, то продолжал рассказ:
— Папа, Бог услышал мою мольбу. Я открыл Огненную скалу, и так как прилив побуждает нас поискать гавани, то, если ты согласен, мы пристанем к одному близкому острову, где и найдем…
Я прервал Фрица и, отведя его немного в сторону, стал тихо спрашивать его. После сообщенных вестей я желал знать, с какого рода личностью он хотел свести нас. Он прекратил мои расспросы несколькими словами, которые совершенно успокоили меня.
— Папа, мне казалось, что я вижу маму в пятнадцать лет или твою дочь, если б судьба подарила мне сестру, достойную мамы и тебя.
— В таком случае отправляемся, — ответил я радостно.
С этой минуты Фриц обнаруживал изумительную деятельность, чтобы ускорить наше прибытие к месту. Плывя впереди на своем челне и указывая нам проходы, он повел наше судно за маленький остров на конце бухты Раковин, где узкая коса земли образовала естественную гавань, в которую мы и вошли. Фриц выскочил на землю и, не говоря ни слова, побежал к маленькой роще, в которой стоял шалаш, осеняемый исполинскими пальмами. Мы естественно последовали за нашим путеводителем и вскоре очутились перед очагом, построенным из больших камней, на котором, вместо кухонной посуды, была поставлена широкая раковина. Фриц выстрелил в воздух из одного своего пистолета, и по этому знаку с соседнего дерева спустился человек: не женщина, как я ожидал, а молодой моряк с тонким станом и лицом добрым и застенчивым.
Я не берусь описывать странных чувств, овладевших нами в эту минуту. В течение десяти прошедших лет род человеческий как бы не существовал для нас, и вдруг он возрождался перед нами в существе юном, почти в ребенке, до того представшая перед нами личность казалась нежной и простосердечной.
Перед этим неожиданным явлением мы стояли несколько минут озадаченными и в безмолвии. Особенно дети едва верили своим глазам. Со своей стороны незнакомец, казалось, не знал, как ему вести себя по отношению к нам. Но Фриц вывел нас всех из затруднения.
— Дорогие мама, папа и братья, — сказал он, — представляю вам друга, молодого лорда Эдуарда Монтроза. Примите его в наш семейный круг как друга и брата.
— Приветствуем его от всего сердца! — ответили мы с увлечением. При этих словах на прелестном лице матроса выразилось столько счастья, что он сразу привлек к себе наше сочувствие. Как глава семьи, я подошел к нему и, взяв молодого человека за руки, я поздоровался с ним по-английски с таким сочувствием, как если бы он был моим ребенком, найденным мной после долгой разлуки. Он отвечал робко и едва слышно и, обратившись к моей жене, просил ее расположения и покровительства.
Из слов Фрица я заключил, что он не хочет объявить братьям, что пришелец — девушка; я и жена сохранили тайну и стали внушать нашим детям долг оказывать гостю вежливое внимание.
Но это внушение оказывалось излишним: молодой лорд стал уже предметом самой предупредительной заботливости, и даже собаки осыпали его ласками.
Молодые люди, в своем рвении, суетливо бегали на пинку и приносили складные столы и стулья и всякие припасы для вечерней закуски. Со своей стороны мать старалась доказать свое искусство стряпухи. А молодой лорд едва не выдал своей тайны ловкостью и навыком, с которыми он помогал нашей хозяйке в ее занятиях. Ужин наш был очень приятный. Мои сыновья, возбужденные немного канарским вином, отдались всей веселости своего возраста. Но стало поздно, и я должен был прекратить разговоры, предложив отправиться на покой. Все встали из-за стола.
Эдуард хотел было возвратиться на дерево, с которого он при нас спустился, но жена моя воспротивилась этому и приготовила гостю удобную пастель на пинке. Между тем мои дети, из предосторожности развели огонь на берегу, уселись против костров и при их пламени продолжали болтать. Трое младших выясняли у Фрица, как он напал на мысль о поездке к Огненной скале. Фриц стал им передавать историю альбатроса и своей поездки с таким жаром, что несколько раз забывал вставлять имя лорда Эдуарда вместо настоящего имени нашей гостьи, которую звали мисс Женни.
— Ага! — восклицали мальчики, — Фриц проговорился, и наш новый брат обращается в милую сестрицу, ура, ура!
Фриц на минуту опешил; однако вскоре успокоился и отвечал братьям шуткой. Франсуа остолбенел. — А я никогда не думал, — сказал он, — чтобы у мамы могла быть сестра.
На другой день мальчики подошли к девушке с робкой проказливостью и приветствовали ее именем мисс Женни, напирая на него. Бедная девушка покраснела, опустила взор, но, примирившись со случившимся, дружески протянула шалунам руки и весьма мило просила их полюбить ее как сестру.
После завтрака, очень питательного, благодаря приготовленному Фрицем шоколаду, мы решились пуститься в море для отыскания выброшенного на скалы кашалота. Добыча эта была слишком драгоценна, чтобы предоставить ее хищным птицам.
Мы, как умели, разрезали китообразное животное, и по совету Женни, которая тотчас поняла, что в нашем положении следует пользоваться всем, куски жира были сложены в парусиновые мешки. Когда этот труд был окончен мы возвратились к Огненной скале, чтобы захватить все вещи англичанки. По похвальному чувству ей жаль было бросить эти вещи, напоминавшие ей подробности ее уединенной жизни и защиту Промысла. Все вещи были сложены на пинку; затем, простившись с Огненной скалой и назвав губу, в которой пристал Фриц, Счастливой губой, намекая на отыскание мисс Женни, мы направились на парусах к Жемчужной бухте, где хотели надолго остановиться до возвращения к пещере. Львиные трупы стали добычей коршунов и других хищных птиц, которые оставили от них только кости. Мы раскинули нашу палатку с намерением провести здесь только то время, какого потребует сбор жемчуга из кучи разложившихся устриц, но нас задержало сделанное мной открытие.
